Жара, царящая в Каире в это время года, напоминает плавящийся ад. Но по сравнению с ней атмосфера залов Каирского национального музея — просто рай, овеваемый дуновением средиземноморского бриза. Все дело в том, что бесценные музейные экспонаты боятся чрезмерной сухости, колебаний температуры. Отчаянные туристы, приехавшие в сумасшедший африканский мегаполис, задыхающийся от выхлопных газов автомобилей, испарений Нила, горячего дыхания Ливийской пустыни, ошалело бродили по полутемным залам, лениво обмахиваясь буклетами музея и отхлебывая из пластиковых бутылочек местную минералку Бараку. Жара не позволяла им сосредоточиться на монотонных пояснениях гидов, и они слонялись из угла в угол, с трудом поворачивая головы в сторону бесценных раритетов. Правда, раритеты, например Розеттский камень, выглядели не так впечатляюще, как такие, с точки зрения египтолога, «новоделы», как сокровища Тутанхамона. Но именно здесь туристы оживлялись, включали камеры, переговаривались, видимо, обсуждая вес той или иной золотой вещицы.

Не могу сказать, что я гуляю по музею из чистого любопытства. Я бываю здесь три-четыре раза в году, знаю наизусть каждую царапинку на когте у сфинксов при входе и порой сожалею, что не выбрала для изучения историю какой-нибудь страны с менее экстремальным климатом. Надо сказать, что я египтолог. Зовут меня Лиля Давыдова. Есть еще одна причина моих частых приездов в Египет. Мой папочка, бизнесмен Хуссейн Аззет, живет в респектабельном пригороде Каира. От него мне достались слащавое имя Лейла, смуглая кожа и вьющиеся черные волосы. А от мамы — зеленые рязанские глаза, бесшабашный характер и непокорный нрав. Зеленые глаза — не такая уж редкость среди египтян, а вот характером я сильно отличаюсь от мусульманских женщин.

Когда мои родители учились в Университете дружбы народов, между ними завязался страстный роман. Темнокожий нубиец из Асуана не мог не влюбиться без памяти в светловолосую задорную провинциальную девчонку с глазами цвета нильской воды. Потом родилась я — сладкая папина Ночка, как он меня называл. А когда папа окончил аспирантуру и засобирался домой, вдруг выяснилось, что на родине у него уже есть жена и двое ребятишек — мальчик Рашид и девочка Мириам, мои брат и сестра.

И уж как папочка ни уговаривал маму поехать в Египет, подолгу объяснял ей, что быть второй женой в зажиточном арабском доме не так уж плохо, что жены дружат между собой, как сестры, мама, гордая рязанская девушка, не согласилась. Но папу она все-таки любила, замуж больше не вышла, а нашему с ним общению не препятствовала. Папа приезжал в Москву, привозил горы экзотических подарков, а на каникулы забирал меня в Египет. Сейчас у него в Каире есть фармацевтический завод. Отец рад помочь мне деньгами, но я унаследовала материнскую гордость и считаю, что могу заработать себе на жизнь. Правда, я с радостью останавливаюсь в его большом и шумном доме, заполненном запахами еды и детскими воплями — у моего братца Рашида уже четверо детей. Моя старшая племянница Хайят на десять лет моложе меня и сама собирается замуж.

К своим тридцати годам я уже успела побывать в скоропалительном и скоротечном браке с однокурсником Леней Давыдовым, защитила кандидатскую диссертацию по истории Египта и давно перестала комплексовать по поводу своего экзотического имени и внешности. Мои арабские родственники, семейственные и чадолюбивые, открыто жалели меня, слово «развод» вызывало у них священный ужас. Поэтому они с некоторых пор назойливо предлагали мне в мужья «прекрасного парня, друга семьи». Они совершенно искренне не понимали, как можно не хотеть замуж. В то же время гордились моими успехами в изучении истории их страны и отчаянно хвастались перед многочисленными знакомыми родством со мной.

Я вытащила мобильный и набрала номер. Телефон запищал, и на дисплее высветилась надпись: «Сеть перегружена». Это меня не удивило. Учитывая количество абонентов, главный египетский оператор Мобинил не справлялся со шквалом звонков. Кроме того, в этом сезоне любимым развлечением египтян было звонить друг другу, но не разговаривать. Определитель номера сообщал хозяину имя или телефон звонившего, и это считалось равносильным приветствию. Поэтому телефонные трели раздаются здесь повсюду и беспрерывно. Собственно говоря, я только хотела, чтобы мой братец заехал за мной в музей. Я сама неплохо вожу машину, но по Каиру разъезжать не рискую. Не верьте тому, кто говорит, что самое безумное движение и самые непредсказуемые водители — в Москве. Это неправда, потому что все они в Каире.

Жара еще не спала, и выходить на улицу под жгучие лучи солнца было страшновато. Я осуждала себя за нежелание покидать кабинет с кондиционером: ведь я все же наполовину египтянка, а мой папа родом из самой жаркой части Египта у границы с Суданом. Мой дедушка Махмуд жил в глинобитной хижине, прикрытой пальмовыми листьями, с крошечными незастекленными окнами и даже не знал, что такое кондиционер. Крышу в таких домах не сооружали специально. Когда семья разрасталась, постепенно достраивался второй и, при необходимости, третий этаж. А семьи на юге не такие, как в европеизированном Каире. В провинции чем больше жен и детей, тем лучше. Пару раз я навещала дедушку Махмуда в Асуане и не могу сказать, что чувствовала себя там вполне комфортно. Но папе было приятно, что русская дочка чтит арабские традиции. Он даже соврал дедушке, что я мусульманка, чтобы не огорчать его, и обрядил меня в длинное платье с рукавами и платок. Ну, один день в году можно и так походить, ничего страшного не случится. Видел бы старик, с каким удовольствием я зимним вечером опрокидываю рюмочку и закусываю бледно-розовым кусочком сала! Куда же денешь рязанские гены?

Завтра утром я уезжаю в Луксор, чтобы встретиться с местными коллегами-египтологами и получить от них некоторую информацию. Через неделю мне предстоит сделать на Королевском обществе в Лондоне доклад, посвященный культу Осириса и религиозным обрядам эпохи Среднего и Нового царства. Честно говоря, чем больше я узнавала о своих предках, тем больше мне казалось, что главной их заботой была жизнь после смерти. Реальная же жизнь их мало волновала. Эпоха фараонов оставила огромное количество храмов, гробниц и других захоронений, но ни одного дворца! Ведь египтяне, воздвигая грандиозные ритуальные сооружения, руководствовались не столько желанием прославить свое имя в веках, сколько обеспечить себе достойное существование в воображаемом загробном мире! А может, действительно земной жизнью все только начинается…

Я открыла файл с незаконченным текстом доклада на английском языке. Надо сказать, что моя полукочевая жизнь помогла мне овладеть английским, арабским и французским языками. Кроме того, я освоила египетскую иероглифику. Когда понимаешь основные принципы этого письма, использование его напоминает игру в шарады. Переписываться таким образом было весьма популярно в годы моего студенчества. Естественно, среди тех, кто потрудился выучить иероглифы.

Культ Осириса — один из основополагающих в египетской мифологии. Это бог умирающей и воскресающей природы, ее производительных сил. Царствуя в Египте, он научил людей сеять злаки, сажать виноградники, выпекать хлеб, приготавливать вино и пиво, добывать и обрабатывать медную и золотую руду. Он обучил людей врачеванию, строительству городов. Но его брат, злой бог пустыни Сет, задумал погубить Осириса. После победоносного возвращения с войны Осирис устроил пир. Сет явился на праздник с подарком. Своим единомышленникам он велел внести в помещение роскошно украшенный саркофаг. При этом заявил, что саркофаг достанется тому, кому придется впору. (В этом древнеегипетское отношение к смерти и ее атрибутам.) Естественно, саркофаг оказался как раз по бедняге Осирису, злобные приспешники предателя братца Сета тут же захлопнули крышку и бросили саркофаг в воды Нила. Верная сестра Осириса и одновременно его жена Исида нашла тело, чудесным образом извлекла семя и зачала от мертвого Осириса сына. Так Исида родила Гора. Когда мальчик вырос, то вступил в битву с Сетом. Сначала он терпел поражения и даже потерял в битве глаз — волшебное Око Гора. Однако потом все же победил Сета. Гор отобрал потерянный глаз, дал проглотить его мертвому Осирису, и тот ожил. Правда, Осирис не захотел оставаться на земле, а стал править в загробном мире.