Подобное решение, как правило, приходит в голову спонтанно — когда вы чистите зубы, ведёте машину, бесцельно смотрите что-то в интернет-магазине, ожидаете еду в ресторане, краем уха слушаете какого-то другого своего сотрудника, курите или каким-нибудь другим незамысловатым образом бьёте, так сказать, баклуши.

Это классическое целенаправленное мышление, которое происходило в вас, в вашей ДСМ, по сути, само собой. Впрочем, этому должна была предшествовать фаза той самой озадаченности, когда вы загрузили в свою ДСМ факты, имеющие отношение к делу.

Да, в тот конкретный момент вы решения не нашли, но подняли и взболтали, так сказать, взвесь из фактов, находящихся в вашем мозге. Затем, как бы укладываясь обратно, пока вы переключили внимание на что-то другое, они же, оседая, создали какой-то новый рисунок происходящего, что и позволило вам пережить соответствующий инсайт — ДСМ отправила в ЦИС новую сборку «положения вещей» с новым решением.

Надеюсь, мне удалось показать, как возникает озадаченность, к какому результату и почему она приводит: вы обнаружили проблему, которую не знали как решать, были вынуждены актуализировать факты, относящиеся к делу, а дальше ваша ДСМ сама сложила некую их комбинацию, которая позволила увидеть.

Однако важна одна существенная деталь, на первый взгляд, весьма очевидная — кто-то должен был нам сообщить о проблеме.

Возможно, не сотрудник, а напрямую подрядчик, возможно, даже не он сам, а мы узнали о ней из каких-то других источников — например, от партнёров, которые зависят от того же подрядчика. Неважно как, но проблема должна была быть актуализирована извне.

В методологии мышления мы называем это «столкновением с реальностью». Суть в том, что, пока у вас есть некая модель реальности, которая работает без сбоев, у вас нет никакой практической необходимости её пересобирать.

И для того, чтобы вы сделали это, вас нужно столкнуть с реальностью в некоей точке, где ваша модель продемонстрирует свою несостоятельность. В своё время этот принцип сформулировал ещё наш великий соотечественник Лев Семёнович Выготский: «Мысль начинается там, — писал он, — где мы наталкиваемся на препятствие».

Для того чтобы наше мышление вышло из инерционного режима, когда оно работает, по сути, на автоматизмах, мы должны испытать некое внешнее воздействие — это может быть:

♦ интеллектуальное сопротивление со стороны другого человека — он с нами не согласен, спорит, предлагает другие версии происходящего и т. д.;

♦ внутренняя озадаченность после осознания неэффективности собственных действий — мы опробовали несколько решений, но ни одно из них не сработало;

♦ а также серьёзные новые вводные, острая кризисная ситуация, требующая от нас полноценной вовлечённости, — когда действовать по-старому уже очевидно нельзя, а как по-новому, мы пока не знаем.

Конечно, наличие этих факторов ещё не гарантирует нам целенаправленности нашего мышления. Многие в такой ситуации как раз оказываются заложниками своих интеллектуальных шор, усвоенных когда-то стереотипов мысли и действия.

Инерционность нашего мышления объясняется экономией ресурсов. Поэтому, если у нас есть какой-то автоматизм, который мы можем использовать в той или иной ситуации, мы, скорее всего, воспользуемся именно этим наработанным навыком.

Неслучайно образ грабель, на которые человек наступает с энтузиазмом, достойным лучшего применения, так хорошо всем известен. Правда, даже наш собственный негативный опыт часто нас не учит. Мы продолжаем прибегать к очевидно невыигрышным стратегиям просто потому, что мы к ним привыкли.

То есть вытолкнуть нас из набора собственных интеллектуальных автоматизмов, полных когнитивных искажений и иллюзии понимания, не так-то просто. Но что же происходит в момент, когда мы сталкиваемся с препятствием и осознаём его как таковое? То есть не отмахиваемся, а озадачиваемся?

В нас срабатывает та самая СВЗ, работающая как переключатель между ДСМ и ЦИС, по сути, озадачивая и ту и другую: ДСМ — загрузкой фактов, ЦИС — поиском информации, которая сможет помочь с решением.

У животных функция озадаченности и вовсе работает как рефлекс. Иван Петрович Павлов назвал его рефлексом «Что такое?», который включается, когда животное обнаруживает какие-то изменения во внешнем мире.

Человеку сложнее, ведь нам нужно заметить такое изменение, противоречие или даже парадокс не во внешнем мире, что несложно, а в мире собственных представлений — это как раз высший пилотаж.

Пользуясь терминологией выдающегося когнитивного психолога Леона Фестингера, мы должны умудриться обнаружить «когнитивный диссонанс», зафиксировать его как противоречие и суметь не съехать с него в свои обычные объяснения, рационализации, которые способны свести любую озадаченность к абсолютному нулю.

Собираем факт-карту вместе (фрагмент онлайн-курса «Факт-карты»)

При должной озадаченности мозг продолжает свою интеллектуальную работу постоянно, даже во сне. Ведь по сути ДСМ является сложно организованным сервером, который, если процесс в нём запущен, должен довести дело до ума.

Загружая в него определённую информацию — неважно, из памяти или внешних источников, — мы фактически ставим перед ним задачу: найти способ сборки, который позволит проблеме уйти со сцены. Он ищет возможность её схлопнуть, решить и убрать в архив.

Конечно, в значительной части эффективность моделей реальности, которые мы создаём, зависит от подготовленности дефолт-системы к разным нестандартным ходам.

Вот почему специалист, обладающий опытом решения разных кризисных ситуаций, имеет больше шансов справиться и со следующей. Специалист, который работал на разных позициях и в разных средах, также более подготовлен к решению задач.

Впрочем, как мы уже видели на примере работы «принципа метафоры», часто нам оказываются полезны даже те способы сборки сложных интеллектуальных объектов, которые мы почерпнули в совсем других обстоятельствах — в других контекстах, в других сферах жизни и деятельности (в искусстве, архитектуре, философии, социологии, физике и т. д.).

Например, я абсолютно уверен, что многие из решений, которые я принимаю, корнями уходят в моё медицинское образование, не говоря уже о собственно психиатрической подготовке.

Любая болезнь — это ведь тоже сложный интеллектуальный объект, а развивается она в ещё более сложном интеллектуальном объекте — нашем организме. Последний образован работой множества систем, включая не только пищеварительную, сердечно-сосудистую, иммунную и, например, эндокринную, но и такие неочевидные, как гомеостаз, обмен веществ, симбиотические связи нашего организма с микробами и т. д.

Поэтому развитие мышления — это не просто навык использования его инструментов мышления, что само по себе, конечно, очень важно. Это ещё и постоянная практика изучения (а по сути — моделирования) различных процессов, жизненных ситуаций, сфер жизни и деятельности человека.

Если рассматривать наш мозг как сервер с определённым программным обеспечением, то очевидно, что, тренируя его на сложных задачах вне зависимости от их конкретного содержания, мы усложняем сами алгоритмы сборки интеллектуальных объектов, которые будем использовать и в дальнейшем.

Если