сквозит в напутствии, напечатанном вверху каждой таблицы: «Смотрите мне в лицо и, пожалуйста, НЕ гадайте!» Ричард задается вопросом, что произойдет, когда он не сможет больше приподнять брови или моргнуть. Что случится, если по его лицу нельзя будет ничего понять? Спросить не решается.

— Так, знаю, переварить придется много. Еще пара моментов, и я не буду вас больше задерживать. Вам это понравится. — Доктор Джордж достает что-то из стоящей под столом коробки. — Головной микрофон с усилителем голоса. Прибавим Ричарду громкости. Устройство почти ничего не весит, и управляться с ним проще простого. Давайте-ка примерим.

Доктор Джордж цепляет один конец гарнитуры за ухо Ричарда и сгибает провод так, чтобы крошечная насадка микрофона была прижата к левой щеке прямо у рта.

— Попробуйте что-нибудь сказать.

Ричард чувствует себя рок-звездой во время концерта. На ум приходит Мадонна.

— Всс-тань ва-по-зу[34].

Доктор Джордж поднимается и делает несколько движений в стиле вог[35].

— Ну разве не здорово? Он справится даже с шепотом, сделает так, чтобы вас было хорошо слышно. И сбережет кучу сил. Наша цель — чтобы вы утомлялись после четырех часов разговора, а не после двух.

Ричарду, чтобы устать, хватает и пяти минут.

— Что ж, теперь у вас есть кнопка вызова, усилитель голоса, карточки с буквами и флипчарты, так что держите еще и диктофон. — Доктор Джордж протягивает устройство Карине. — Каждый создаваемый вами файл автоматически сохраняется в том формате, который мы используем при создании вашего голосового банка. Делать особо ничего не нужно, просто нажмите кнопку «Запись». Правда, режима голосовой активации у него нет. Он включается и выключается нажатием вот здесь, так что Карине придется вам помогать.

Карина держит диктофон перед собой обеими руками, как будто ей вручили что-то хрупкое, опасное или сакральное. А может, и все вместе.

— Тогда у меня на сегодня все. Пожалуйста, дайте знать, если у вас появятся хоть какие-нибудь вопросы, и приходите снова, когда что-то изменится. И должен сказать, если все-таки собираетесь сделать запись своего голоса, не откладывайте.

Последнее предложение доктор Джордж произнес немного иначе. Интонационные изменения были едва различимыми, но недвусмысленными. Слегка снизился тон, сократился диапазон голосовых модуляций, артикуляция стала более четкой. Звучание фразы может добавить массу оттенков к сумме значений, связанных в цепочку слов. Последнее предложение доктора Джорджа прозвучало точно яркий концерт, и Ричард ясно уловил подтекст: «У вас осталось не слишком много времени».

Глава 23

Дорогой папа,

я пишу тебе, чтобы сообщить, что у меня диагностировали БАС (болезнь Лу Герига). Обе руки парализованы, трудно дышать, говорить и глотать. Мне стало опасно принимать обычную пищу, поэтому теперь у меня в животе установлен питательный зонд. Я все еще могу ходить, но скоро лишусь и этого. Несмотря на все, что я потерял, настроение у меня по преимуществу хорошее. Поскольку я больше не мог жить один, снова съехался с Кариной. Живу в нашем старом доме, где она и замечательная команда сиделок не оставляют меня без внимания ни днем ни ночью. Просто хотел, чтобы ты был в курсе.

Твой сын Ричард

Это самое простое из девяти писем, которые он сочинил, сохранил и не отправил своему отцу. Ричард снова его перечитывает. Информация в чистом виде, ничего лишнего. Только голые факты. Ричард сделал первый набросок этого письма, когда еще мог пользоваться левой рукой. Он жил один на Коммонуэлс-авеню и проводил дни и ночи, играя как одержимый равелевский Концерт для фортепиано (для левой руки) с оркестром. Это было всего лишь прошлым летом. Он не может сообразить, случился ли тот август в его прошлой жизни или вчера.

Утром, после того как Билл оставляет его, вымытого, одетого и накормленного, Ричард садится за компьютер. Просматривает новости, но сознательно не дает себе задерживаться в этих коварных, омывающих весь мир водах. Войны, терроризм, грязная политика, конфликты на расовой почве, убийства, невежество, обвинения — новости его либо разочаровывают, либо злят, либо расстраивают. Ему и так хватает поводов для разочарований, злости и расстройства.

Ричард неизменно ловит себя на том, что каждый день пишет и перечитывает письма к отцу. Время от времени он редактирует свое письмо-признание, обновляя список потерь, чтобы тот отражал текущее положение дел, на случай если все-таки решит его когда-нибудь отправить. Предложение про питательный зонд он добавил сразу после Рождества.

Он снова перечитывает письмо. Указав кончиком носа на «Файл», открывает выпадающее меню, потом наводит нос на «Печать» и застывает там. Компьютер едва не фиксирует нажатие, но Ричард успевает повернуть голову вправо, направляя нос в сторону окна и разрывая связь между курсором и датчиком мыши. Игра на слабо́ с принтером.

Ричард понятия не имеет, есть ли у его восьмидесятидвухлетнего отца электронный почтовый ящик, поэтому для отправки ему чего бы то ни было потребуются настоящая бумага, конверт и марка. Если Ричард когда-нибудь распечатает и отошлет одно из писем, это будет оно. В отличие от остальных восьми, в этом признании не содержится ни обвинений, ни возмущенных отповедей. Он много раз едва его не распечатал, заигрывая с фантазией, в которой его отец держит в руках конверт, перед тем как открыть, но сердце Ричарда выделывает в груди такие кульбиты, пока курсор зависает над командой «Печать», что он идет на попятную.

В глубине души он не хочет, чтобы отец все узнал. Умалчивание о своем диагнозе наполняет Ричарда окрыляющим ощущением победы. Он с самого рождения был вовлечен в игру «отец-сын», но никогда не хотел в ней участвовать: ее правила до сих пор кажутся ему жестокими и недоступными пониманию, — но, черт его дери, он все-таки выиграет! Он живет с болезнью, которая каждый божий день понемногу отбирает у него контроль. Право контролировать ситуацию, самому решая, сообщать отцу о своей болезни или оставить его до поры до времени в неведении, дает Ричарду в руки оружие, власть слишком притягательную, чтобы от нее отказаться. Он докажет, в окончательном, и последнем, испытании, что не хочет такого отца и не нуждается в нем, что не будет искать у него ни помощи, ни любви даже в самых трагических обстоятельствах. Он не доставит отцу удовольствия знать, что тот скоро избавится от сына, которого никогда не хотел.

Но когда раздутая обида Ричарда устает размахивать мечом и присаживается отдохнуть, становится отчетливо видна его защитная реакция. Вон она, жмется в угол. Больше всего на свете он боится отцовского равнодушия. Вдруг его отец уже в курсе,