— Мишель пишет эти строки по ночам, в маленькой каморке под крышей, которую он зовет «мастерской». Иногда он мне их читает, но я не понимаю ни слова.

Мишель сделал нетерпеливое движение.

— Оставь, Анна, это тебя не касается.

Но она его не слушала. Не обращая внимания на бумаги, она поставила поднос на стол и разлила вино по бокалам.

— Когда моему мужу приходят в голову эти стихи, он делается как безумный, — с невинным видом продолжала она, — Он сует ноги в ванну с водой и держит в руке какую-то ветку. Уж не знаю, сколько раз я находила его как эпилептика, со слюной, бегущей изо рта.

— Анна, прошу тебя!

— Но я правду говорю! Так вот, значит, опускает ноги в воду и катает по столу кольцо с голубым камнем. Тут и начинается бред. А потом часами записывает то, что пришло ему в голову. Он даже все это описал: «Estant assis de nuit secret estude…»[22]Дальше не помню, но так оно и бывает, как я говорю.

Мишеля так и подмывало дать жене затрещину, чтобы заставить замолчать. Но она уже стояла на пороге и выскользнула прочь. Он смущенно взглянул на своих гостей.

— Надеюсь, вы не поверили бредням этой… моей супруги.

Типограф, казалось, был не особенно удивлен.

— В наше время публикуют все, что угодно, лишь бы инквизиция разрешила, — заметил он. — Один мой коллега в Лионе готовит к печати труд Корнелия Агриппы «De occulta philosophia»[23], а потом выйдут Марсилий Фицин, Пселл и другие авторы, возвеличившие понятие естественной магии. Если вы скомпонуете книгу из ваших стихов, думаю, вы разбогатеете, и я вместе с вами.

Барон дела Гард энергично закивал головой.

— Я всегда советовал Мишелю развивать свою склонность к оккультным наукам, естественно, в тех границах, которые дозволяет католическая вера. Это я убедил его писать альманахи. Но он может сделать еще больше.

Мишель, которого отвлекла неожиданная мысль, слабо улыбнулся.

— Я подумаю.

— Хорошо, подумайте, — заключил Боном. Он взял бокал, залпом осушил его и поднялся. — Я должен вас покинуть. Если решите последовать моим советам и советам вашего друга, вы знаете, где меня найти. Я не занимаюсь календарями, но книги, которые я печатаю, читает вся Франция. При дворе они тоже хорошо известны.

Де ла Гард тоже осушил свой бокал и поднялся. Мишель, охваченный неожиданной тревогой, проводил гостей до двери и сразу же вернулся в гостиную. Дрожащими пальцами он взял оставшийся полный бокал и поднес его к губам. Потом снова его наполнил и влил в себя, запрокинув голову. Закашлявшись, он слегка пошатнулся и сжал переносицу большим и указательным пальцами. Вздохнув, он налил себе третий бокал и выпил его уже медленно, мелкими глотками. Немного успокоившись, он вышел из гостиной и отправился на кухню.

Жюмель наблюдала, как на каменной печке кипело в медном котле ароматное варенье. С тех пор как они поженились, она часто варила варенье, зная, что Мишель его очень любит. Ей помогала худенькая и бледная пятнадцатилетняя служанка. Личико ее, с огромными зелеными глазами, было намазано вонючим кремом от веснушек, который ей прописал хозяин дома.

Мишель резким жестом отослал ее:

— Выйди!

Подождав, пока девушка вышла, он подошел к жене.

Жюмель была в веселом расположении духа.

— Здорово получается, — заявила она. — Никогда не думала, что из амарены[24], как ее называют итальянцы, выйдет такое отличное варенье. Так что твое путешествие в Италию было не без пользы. У нас этот сорт вишен в дело не идет.

Мишель постарался пересилить поднимающийся в нем гнев.

— Ты отдаешь себе отчет в своем недавнем поведении? — угрожающе спросил он осипшим голосом, — Отдаешь?

— Я отдаю себе отчет в том, что ты выпил лишнего. От тебя несет на всю кухню. Шел бы ты лучше спать.

Гнев нарастал, но Мишелю все еще удавалось себя контролировать.

— Ты далеко не дура. Так ты в самом деле не понимаешь, что говорила?

От такого натиска радостная улыбка Жюмель слегка померкла.

— Я не должна говорить о твоих сумасшедших привычках? А я назло сказала: я тебя в постели вижу, только когда просыпаюсь. И ты прекрасно знаешь, что беременность моя не так велика, чтобы нельзя было… сам знаешь что.

Мишель пробормотал в замешательстве:

— Я не чувствую в этом необходимости.

— А я чувствую — и не стыжусь! И мне хочется, чтобы мой муж время от времени устраивал мне праздник. А поскольку у тебя там, под крышей, не бывают другие женщины, я волей-неволей ревную к сладчайшей из любовниц у вас, у мужиков, — к правой ручке!

Намек был настолько скандален, что Мишель задохнулся. А потом, когда он вспомнил главную причину своего беспокойства, его захлестнула ледяная волна ненависти.

— Ты только что выставила на посмешище написанные мной стихи. «Estant assis…» Помнишь?

— Помню, но я и не думала над тобой насмехаться.

— Дело не в этом. Дело в том, что я никогда не читал тебе этого катрена. Откуда ты его знаешь?

— Но это так просто. Я увидела его у тебя на столе и…

Жюмель вдруг осеклась, слишком поздно поняв, в какую западню себя загнала.

Мишель недобро рассмеялся.

— Вот я тебя и поймал. Ты всегда говорила, что не умеешь читать. Как же ты могла узнать, что написано на листках, лежащих у меня на столе?

На сей раз Жюмель действительно смутилась и слова выговаривала с явным трудом:

— Ну… я понимаю слово здесь, слово там… И потом, ты сам мне говорил… Мог и позабыть…

И тут гнев Мишеля наконец выплеснулся наружу со всей силой.

— Врунья! Потаскушка! С первого дня ты мне врала! Но теперь я тебе покажу…

И он бросился к ней, занеся руку.

Реакция Жюмель оказалась прямо противоположной той, что можно было ожидать. Вместо того чтобы отшатнуться, она двинулась вперед, уперев кулаки в бока, и выгнула спину, выставив тяжелые груди как оружие.

— Мишель, не забывай, что ты живешь на мои средства и своих у тебя ни гроша, — ледяным тоном заявила она. Следи за тем, что ты говоришь и как себя ведешь. Ты — врач без клиентуры, астролог, которому не на что жить. Как муж ты живешь на то, что даю тебе я, а как мужчина ты вообще сплошное недоразумение. А ты уверен, что действительно хочешь отказаться от надежной крыши над головой?