— Ты просто дурочка, вот что. Те, кому между сорока и пятьюдесятью, вовсе не старики.

Не эта тема волновала ее больше всего, но она все равно раздраженно потянула последнюю петлю шнуровки, так что Джулия застонала. Сама того не замечая, Катерина перевела разговор с мужской зрелости на женскую.

— Диана де Пуатье гораздо старше короля Франции Генриха Второго, однако он и не смотрит в сторону молодой и недалекой Екатерины Медичи и почти каждую ночь проводит в постели у любовницы. Это должно бы тебя кое-чему научить.

— Может быть, он ищет в женщине мать, — заметила Джулия, не сознавая всей чудовищности своих слов.

Катерина побледнела. Она с трудом удержалась, чтобы не дать дочери пощечину, но сдержалась и только прошипела:

— Я уже сказала, что ты дура, но ошиблась в определении: ты полная кретинка.

Джулия наконец была одета. Расправив складки на юбке дочери, Катерина взяла ее за руку и повела к лестнице на первый этаж.

— Пойдем, его преосвященство не должен видеть нас здесь, когда выйдет.

Когда они спускались по ступенькам, выбитым ногами поколений французских пап, Джулия спросила:

— А где сейчас Бертран? Все еще в тюрьме?

— Нет, он провел там всего три недели, а потом его выпустил граф де Танде.

— И чем он занимается?

— Думаю, состоит на военной службе у графа. Вот уж кто меня абсолютно не волнует.

Катерина остановилась, опершись о перила, придававшие лестнице благородный вид.

— И тебя он тоже интересовать не должен. Джулия, забудь об этом юноше. И что только тебя в нем привлекло, кроме того, что мы обе знаем?

— Он был очень страстен.

— Ну, теперь он страстен со своей супругой. Оставь его, он нам был нужен, только чтобы добраться до его брата Мишеля.

— Вы уже несколько месяцев не вспоминали о Мишеле, мама. Вам все еще так хочется его уничтожить?

С ответом Катерина подождала до последней ступеньки.

— С Мишелем де Нотрдамом у меня свои счеты, но я не спешу их свести. Новый Папа может снять с меня отлучение и вернуть мне доброе имя, не требуя сдачи еретика взамен. Юлий Третий держит притворный нейтралитет, а на самом деле поддерживает Карла Пятого и разрушает все интриги его предшественника. Я уже давно выбрала империю. И то, что я продолжаю оставаться вне церкви, — это абсурд.

— И тайны Ульриха из Майнца вас больше не волнуют?

— Напротив, чем больше проходит времени, тем больше они меня волнуют.

Этой фразой Катерина выдала глубоко скрытый мотив своего настойчивого желания познакомиться с автором «Arbor Mirabilis», но она знала, что Джулия не поняла намека.

— Этот тип, с которым мы встречались в Милане, доктор Пентадиус, сказал, что Ульрих собирается вернуться во Францию, помнишь?

— Но он ни разу не упомянул Ульриха, — поежившись, ответила Джулия.

Было видно, что и на нее произвела впечатление мрачная фигура Пентадиуса.

— Он сказал, что собирается ехать в Прованс, где его будет ожидать учитель. Для посвященных все достаточно ясно.

Они спустились в просторный внутренний двор, который называли Большим двором. Было обеденное время, и по двору туда-сюда пробегали слуги, пританцовывая от холода. Катерина нетерпеливо огляделась:

— Его еще нет.

— Придет. — Похоже, Джулии не терпелось продолжить прерванный разговор, — Вы еще не отказались от мысли отомстить за Молинаса?

— Отказалась? Ты шутишь?

Катерина машинально провела рукой по предплечью, которое она жгла над свечой в прошлом году, в наказание за то, что не смогла впутать Нотрдама в убийство Лоренцино Медичи. Это странное движение она сделала помимо воли и тут же о нем пожалела.

— Вовсе не отказалась. Я знаю, где находится Мишель, и схвачу его при первой же возможности.

— Его жена вам пишет?

— Да, и очень регулярно. Пока он считает ее неграмотной, она может ни о чем не беспокоиться, — Лицо Катерины неожиданно озарилось, — А вот и Пьетро! Пойдем скорее!

Они прошли через двор, направляясь к башне, именуемой Белым Кардиналом. Там появился Пьетро Джелидо в своей аккуратной сутане. Руки сложены, на лице застыло выражение торжественной скорби, которое делало его просто неотразимым.

Приблизившись, Катерина в который уже раз поборола в себе желание поцеловать тонкие, бескровные губы. После беглого рукопожатия в карете она безрезультатно ждала от священника хоть какого-то стремления к близости. Но тот держался особняком и ни разу не намекнул на дорожный эпизод. Казалось, он ждет, чтобы герцогиня сама сделала первый шаг. Но она не находила в себе сил: ее пугала мысль об очередном унижении.

Брат Джелидо даже не поздоровался с дамами.

— Вы добыли информацию, о которой я просил?

Катерина вопросительно посмотрела на дочь, и та кивнула.

— Хорошо, — сказал монах, — следуйте за мной, здесь мы говорить не можем.

Он вывел дам из палаццо на широкую лестницу, ведущую на улицу. Навстречу им попадались духовные лица всяческого звания, окоченевшие от холода нищие, нотариусы с бумагами в руках. Аристократы сомнительного происхождения толпились на лестнице в надежде перехватить какого-нибудь прелата со звучным именем. Крестьяне в полотняных рубахах сгрудились вокруг такого же оборванного священника. Скорее всего, они дожидались, когда в палаццо закончится обед, чтобы вручить старательно составленное письмо с жалобой на налеты дорожных разбойников.

В этот час тепло горящих очагов и запах жареного мяса, доносившийся из дверей, привлекал множество народа к многочисленным тавернам. К одной из таких харчевен Пьетро Джелидо и повел своих спутниц. Поняв, куда они направляются, Катерина отшатнулась:

— Я надеюсь, вы не в остерию нас ведете? Дамам не пристало посещать такие заведения.

Джелидо пожал плечами.

— Какая разница? В остерии вы встретите тех же людей, что и в палаццо. Никто не обратит на нас внимания.

И в самом деле, там, куда они вошли, сутаны явно преобладали над военной формой солдат и нарядными платьями проституток. В общей сутолоке им не сразу удалось найти место. По счастью, в этот момент из-за стола поднялись двое священников и какая-то бледная и худая девица. Джелидо бросил на них недобрый взгляд и поспешил занять освободившееся место у торца огромного стола. Дамы уселись напротив.

Катерина чувствовала себя здесь довольно скверно, у нее слезились глаза от дыма. Подавив кашель, она пробормотала:

— Вот уж никогда не думала, что мне придется сидеть в таверне среди пьянчужек и проституток.

Во всеобщем гаме Джелидо услышал ее слова и нахмурился.

— Зато вы поняли, в каких условиях оказалась Римская церковь. Папство — как эта таверна: везде торгуют телами и душами.