– Кто застрелил их, мама?

Она глубоко вдохнула, и все равно ее голос дрожал, когда она назвала имя:

– Лотар. Лотар Деларей!

* * *

Целый час они искали на дне и по склонам ущелья, высматривая второй скелет.

– Бесполезно, – сдалась наконец Сантэн. – Мы его не найдем. Пусть лежит спокойно, Шаса, как лежал все эти годы.

Они снова поднялись к маленькому склепу, по дороге срывая дикие цветы.

– Первым моим намерением было собрать останки и достойно похоронить их, – прошептала Сантэн, склонившись перед склепом, – но Х’ани не была христианкой. Эти холмы были ее священным местом. Здесь она будет покоиться с миром.

Она аккуратно расставила цветы и выпрямилась, по-прежнему на корточках.

– Я позабочусь, чтобы тебя никто никогда не тревожил, моя любимая старая бабушка, и часто буду приходить к тебе. – Сантэн встала и взяла Шасу за руку. – Человека добрее и мягче я не знала, – негромко сказала она. – Я очень ее любила.

Держась за руки, они спустились туда, где ждали лошади.

По дороге домой они не разговаривали. К тому времени как они добрались до бунгало, солнце уже зашло и слуги начали тревожиться.

* * *

На следующее утро за завтраком Сантэн была оживленной и какой-то болезненно веселой, хотя под глазами у нее темнели круги, а веки опухли от слез.

– Через неделю мы возвращаемся в Кейптаун.

– Я бы хотел остаться здесь навсегда.

– Навсегда – это очень долго. Тебя ждет школа, а у меня есть обязанности. Но мы сюда вернемся, ты ведь знаешь. – Шаса кивнул, и она продолжала: – Я распорядилась, чтобы последнюю неделю ты провел на моечной фабрике и на сортировке. Тебе понравится, даю слово.

Как всегда, она оказалась права. Моечная фабрика была приятным местом. Поток воды на промывочных досках охлаждал воздух, и после непрерывного грохота дробилки здесь царила благословенная тишина. Атмосфера в длинном кирпичном помещении напоминала собор или капище: здесь поклонение Маммоне и Адаманту достигало высшей точки.

Шаса зачарованно смотрел, как раздробленная порода медленно движется по конвейеру. Крупные камни отсеивались и возвращались под вращающиеся валки на повторное дробление. Остальное поступало в бак с водой, а оттуда вращающиеся лопасти подавали его на сортировочные столы.

Легкие материалы всплывали и уходили в отвал. Более тяжелый гравий, в котором содержатся алмазы, проходил через целый ряд остроумных приспособлений для отбора, после чего оставался только концентрат – одна тысячная часть первоначального объема руды.

Концентрат пропускали через смазочные барабаны. Барабаны, заполненные тяжелой жирной смазкой, медленно вращались. Влажный гравий всплывал на поверхность, но алмазы оставались сухими. Одно из своеобразных свойств алмаза – несмачиваемость. Сколько бы он ни лежал в воде, сколько бы ни варился в ней, он останется сухим. И как только эти сухие камни касались слоя смазки, они застывали в ней, как мухи на липкой бумаге.

Смазочные барабаны находились за прочной металлической решеткой, и возле каждого стоял и внимательно наблюдал за его работой белый надзиратель. Шаса впервые всмотрелся через решетку, и прямо у него под носом произошло маленькое чудо: дикий алмаз был пойман и приручен, словно животное пустыни. Шаса видел, как алмаз приплыл в мягкой каше гравия из верхнего барабана, видел, как он коснулся смазки и ненадежно пристал к липкой желтой поверхности, оставляя крошечный V-образный след, как камень в течении. Потом шевельнулся, как будто на мгновение высвободившись. Шасе захотелось просунуть руку и схватить камень, пока тот не потерялся безвозвратно, но промежутки между прутьями решетки были слишком узкие. Однако алмаз застрял прочно и встал поперек медленного потока гравия, гордо выступая над ним, сухой и прозрачный, как нарост на желтой коже гигантской рептилии. Шаса испытал благоговение, как в тот раз, когда его кобыла Селеста родила при нем своего первого жеребенка.

Он все утро переходил от одного огромного желтого барабана к другому и возвращался вдоль линии, глядя, как с каждым часом все больше алмазов оседает на смазке.

В полдень появился управляющий промывочной в сопровождении четверых белых помощников, что было больше, чем необходимо – возможно, цель состояла в том, чтобы следить друг за другом и предотвращать любую попытку кражи. Широкими лопатками они соскребали смазку с барабанов и складывали в котел, а потом старательно нанесли на барабаны новую порцию желтой смазки.

В закрытом помещении в дальнем конце здания управляющий поставил котел на спиртовую печь и выпаривал смазку, пока не остался котел, до половины заполненный алмазами. Тут же находился доктор Твентимен-Джонс. Он взвешивал каждый камень отдельно и записывал результат в толстую книгу в кожаном переплете.

– Конечно, вы заметили, мастер Шаса, что здесь нет ни одного камня мельче половины карата.

– Да, сэр. – Шаса об этом даже не подумал. – А что происходит с теми, которые мельче?

– Барабаны со смазкой не без греха: камень должен обладать определенной массой, чтобы прилипнуть. Остальные, и среди них немного очень ценных камней, переходят на столы для просмотра.

Он провел Шасу назад в промывочную и показал желоб с влажным гравием, прошедшим через барабаны.

– Воду мы сливаем и используем повторно. Как вы знаете, вода здесь драгоценность. А весь этот гравий перебирают вручную.

При этих словах из двери в дальнем конце комнаты появились два человека. Каждый набрал из желоба полное ведро влажного гравия.

Шаса и Твентимен-Джонс прошли вслед за ними в длинную узкую комнату со стеклянным потолком и высокими окнами.

Из конца в конец комнаты тянулся единственный длинный стол из полированного металла.

По обе стороны стола в ряд сидели женщины. Они посмотрели на вошедших, и Шаса узнал жен и дочерей многих белых работников, а также черных бригадиров. Ближе к двери сидели белые женщины, а черные на приличном расстоянии от них в дальнем конце комнаты.

Мужчины высыпали гравий из ведер на поверхность стола, и женщины сосредоточились на нем. У каждой в одной руке были щипцы, в другой – лопатка. Они пододвигали к себе порцию гравия, тонко разравнивали его по столешнице и быстро просматривали.

– Женщины лучше выполняют эту работу, – объяснял Твентимен-Джонс, когда они шли вдоль стола, заглядывая за ссутуленные плечи женщин. – У мужчин нет такого терпения, зоркости и ловкости.

Шаса видел, что из тусклой массы гравия женщины выбирают крошечные непрозрачные камни, одни величиной с крупинки сахара, другие – с небольшую зеленую горошину.

– Эти камни – наш хлеб с маслом, – заметил Твентимен-Джонс. – Их используют в промышленности. А камни ювелирного класса, которые вы видели в комнате со смазкой, – это наш клубничный джем и сливки.

Когда гудок возвестил конец рабочего дня, Шаса вместе с Твентимен-Джонсом проехал на переднем сиденье его «форда» от промывочной в главную контору шахты. На коленях он держал маленький закрытый стальной ящик, в котором лежала дневная добыча алмазов.