Кудряшов громко рассмеялся.

— Так что, уважаемый Сергей Михайлович, не из праздного любопытства интересуюсь я вашим здоровьем.

— Можете не беспокоиться, Валентин Иванович, с моим здоровьем все в порядке. Какие еще вопросы у вас имеются ко мне?

Несколько секунд сотрудник Госбезопасности задумчиво тер подбородок.

— Сергей Михайлович, боюсь показаться назойливым, — заговорил он тихим, вкрадчивым голосом, — но я пришел, чтобы еще раз попытаться убедить вас, не мешать нам работать в гостинице.

— В таком случае, должен вас разочаровать: вы зря потратили свое служебное время, — развел руки в стороны Лунев.

В глазах старшего лейтенанта блеснул злой огонек, однако, когда он заговорил, голос его по-прежнему оставался тихим и вкрадчивым.

— Сергей Михайлович, давайте попробуем пофантазировать и представим себе ситуацию: вы нарушили закон и, согласно уголовному кодексу Российской Федерации, вам грозит провести несколько лет в «местах не столь отдаленных». Но мы, сотрудники КГБ, можем сделать так, что никто о вашей провинности не узнает. В ответ за эту помощь мы попросим вас… впрочем, вы догадываетесь, о чем мы вас можем попросить.

Комитетчик внимательно посмотрел Луневу в глаза.

— Так как, Сергей Михайлович, может между нами состояться такая сделка?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — Лунев грозно подался телом на старшего лейтенанта, — никаких законов я никогда не нарушал!

— Ой ли? — усмехнулся Кудряшов, — а интимная связь с лицом, не достигшим совершеннолетнего возраста? Разве это не преступление?

— Что?! — растерялся Сергей Михайлович, — о какой интимной связи вы говорите?

— О связи с несовершеннолетней Ольгой Петровной Дроздовой, — старший лейтенант бросил на Лунева победный взгляд.

— Как с несовершеннолетней?! — оторопел Сергей Михайлович, — ей же девятнадцать! Она учится на втором курсе института!

— Нигде она не учится, — скривил лицо как от зубной боли Кудряшов, — а чтобы вы мне окончательно поверили, вот ее паспорт.

Сотрудник Госбезопасности раскрыл принесенную с собой папку и протянул Сергею Михайловичу документ.

— Можете убедиться сами: восемнадцать лет Дроздовой исполнится лишь в сентябре. То есть, через три месяца, а пока ей семнадцать.

С полминуты Лунев тупо разглядывал разворот паспорта, с первой страницы которого на него взирала фотография Ольги. Старший лейтенант меж тем продолжал говорить:

— Буду с вами до конца откровенным, Сергей Михайлович. Ольга Дроздова — моя работа. Эта девушка приехала в наш город около года назад. Три месяца работала на мебельной фабрике. Потом уборщицей в поликлинике. Потом… еще где-то, но последние два месяца не трудоустраивалась. Занималась проституцией. Пару раз пыталась поработать в баре для иностранцев в вашей гостинице. Но там конкуренция жесткая. Ее быстро отшили. Вот тогда мы с ней и познакомились. Я пообещал пристроить ее в бар на седьмом этаже. Тамошний ээ… — старший лейтенант повертел в воздухе пальцами, — смотрящий или разводящий, короче, сутенер, мой большой должник. В благодарность за помощь Ольга согласилась провести с вами некоторое время. Два-три ознакомительных занятий и вот бывшая поломойка превращается в студентку педагогического ВУЗа. Ну а дальше все просто: сцена с ограблением, ваше знакомство, встречи у вас дома, интимная связь.

Когда Ольга переехала в вашу квартиру, наш сотрудник установил в спальне камеру. Получился увлекательный фильм. Вот, — Кудряшов снова раскрыл свою папку и вынул оттуда несколько фотографий, — взгляните. Это эпизоды из того фильма.

Старший лейтенант шагнул к столу и веером разложил фотографии перед Луневым.

— Скажите: подло! Мерзко! — комитетчик внимательно следил, как покрывается красными пятнами лицо Сергея Михайловича, — что же, соглашусь: и подло и мерзко. Но такова специфика нашей работы. Цель оправдывает средства. А о высшей цели Комитета Государственной Безопасности мы с вами уже говорили, вы ее знаете. Поэтому я, без ненужных дискуссий, возвращусь к вопросу, который задал вам в начале нашей беседы: согласны ли вы на сделку? Мы не даем ходу уголовному делу против вас, а вы не мешаете нам работать в гостинице? Впрочем, если вы не хотите поступаться своими моральными принципами, у вас есть простое решение — уволиться из гостиницы.

Мысли в голове Сергея Михайловича, путаясь и перескакивая друг через друга, затеяли сложные игры. Ни на одной из них Лунев не мог сосредоточить свое внимание дольше одной секунды. «Оля — проститутка?! Но ведь она такая нежная, невинная! Игра! Все это было игрой! Но неужели можно играть в любовь?! Нет! Не верю! …»

Сергей Михайлович поднял голову и обратил на сотрудника Госбезопасности мутный, невидящий взгляд.

— Мне нужно подумать, — прохрипел он, — дайте один день.

— Хорошо, — охотно согласился Кудряшов.

Он встал и направился к выходу. Взявшись за дверную ручку, он повернулся к Сергею Михайловичу.

— Завтра, в это же время, я позвоню вам.

На протяжении вот уже тринадцати дней Пророка мучил необычный жар. Температура тела была столь высока, что родные, окружавшие в эти дни Посланника Аллаха, остерегались до него дотрагиваться. Айша, Умм Салама[8]и Фатима[9], сменяя друг друга, постоянно обтирали тело Мухаммеда мокрыми тряпками. Эти водные процедуры несколько облегчали страдания Пророка, но не в силах были заглушить жара внутри его организма. Мухаммеду казалось, что в теле его пылает пожар, в котором сгорают все внутренности. Время от времени у него возникало желание разорвать свое тело и выпустить огонь наружу. Уже несколько раз, в забвении, он впивался ногтями в свою грудь в попытке разорвать ее. Женщинам и, приходившим им на помощь Али[10], с трудом удавалось успокоить его.

В ночь с седьмого на восьмое июня жар стал уже невыносим. Пророк в стонах и криках метался по кровати, в кровь раздирая ногтями свою кожу. Его крики слышали сотни асхаб[11], собравшиеся у дома Айши, где умирал Посланник Аллаха. Люди вполголоса разговаривали между собой, создавая тем самым странный, колеблющийся звук, который смолкал, когда усиливались крики, доносящиеся из дома, и, наоборот, усиливался, когда крики стихали.

Айша, Умм Салама, Фатима и Али уже несколько часов кряду стояли возле больного на коленях, обливаясь слезами, в отчаянии от своего бессилия помочь ему. Неожиданно стоны прекратились. Пророк замер в одном положении, словно к чему-то прислушиваясь. Взгляд его был направлен в дальний угол комнаты. Все присутствующие невольно повернули головы в ту сторону, но ничего, кроме старого сундука, там не обнаружили.