В одном только 1575 году в Испанию на так называемом «кошенильном флоте» прибыло около восьмидесяти тонн красной краски в виде высушенных коричневых гранул. В течение следующей четверти века ежегодные поставки колебались от пятидесяти до ста шестидесяти тонн – несколько триллионов насекомых в год. Их количество зависело не только от погоды и рыночного спроса, но и от состояния здоровья местных рабочих. Всякий раз, когда грипп поражал Америку, урожай красных жуков значительно сокращался.

Мир моды быстро реагирует на появление новых материалов, поэтому богатые европейцы стали требовать, чтобы их одежда была сшита из ткани, окрашенной в этот темно-красный цвет, который называли либо «грана», либо «из зерна». Женщины также сходили с ума от того, что считалось лучшей косметикой. В «Двенадцатой ночи» Шекспира, написанной всего через несколько десятилетий после того, как кошениль впервые появилась в порту Лондона, есть момент, когда графиня Оливия описывает румяна на щеках своего предполагаемого портрета как «из зерна, сэр! Выдержит ветер и непогоду». Эта формулировка подсказывала аудитории времен Елизаветы, что графиня находится на переднем крае косметической моды. В XVI веке Венеция стала самым важным центром в торговле красной краской. Венецианские бизнесмены отправляли краски на Ближний Восток, чтобы там использовать их для окрашивания ковров и тканей, но венецианки требовали выделения некоторого резерва красителя для них. Примерно в 1700 году, по данным, приведенным Джен Моррис в ее книге, в этом городе было всего 2508 монахинь и 11 654 проститутки: неудивительно, что румяна были столь востребованы!

Когда я начала рассказывать свои истории о кошенили, многие люди пришли в ужас или, по крайней мере, удивились, узнав, откуда она взялась. Если они не знали, что ее делают из насекомых, им было трудно принять правду. У европейцев XVI века возникла та же проблема. Они отчаянно хотели узнать, из чего сделана эта чудесная новая краска, но испанцы хранили секрет. В интересах колонизаторов было охранять тайну красной краски так же тщательно, как они охраняют свое золото, в которое им удалось довольно успешно превратить новый краситель.

Конечно, это не могло продолжаться вечно, и в конце концов двадцатипятилетний француз по имени Николя Жозеф Тьерри де Менонвиль совершил самый дерзкий в XVIII веке набег на кошенильные поля Центральной Америки и поведал миру историю кошенили. И он сделал это в одиночку, вопреки советам друзей и семьи, имея лишь небольшую субсидию от своего правительства, которое позже в награду за его решительность назначило Менонвиля королевским ботаником.

Шпион в Мексике

Когда в архиве Британской библиотеки мне выдали книгу Тьерри де Менонвиля 1787 года Traité de la Culture du Nopal… precede d’ un Voyage a Guaxaca, она была в картонной обложке с пометкой «хрупкая». Когда я осторожно вынула том из хрустящего футляра, на стол упали обрывки кожаного переплета, а обложки отвалились – подозреваю, это результат действий исследователей, работавших с книгой до меня. Сегодня эта книга – большая редкость, ее можно найти только в нескольких частных коллекциях и национальных библиотеках. Если бы в начале XIX века ее не обнаружил и не перевел на английский кабинетный авантюрист Джон Пинкертон, эта история могла бы исчезнуть, по крайней мере в Британии, так же верно, как и карминовый пигмент на картине Тернера. Перевод этой книги в XIII томе Пинкертоновского сборника 1812 года «Лучшие и самые интересные путешествия и путешествия во всех частях света» был помещен между рассказами о путешествиях по Северной Америке, начиная с эпохи, когда Манхэттен состоял из двух тысяч домов, а в водах залива резвились морские свиньи.

Когда де Менонвиль из Лотарингии впервые услышал об испанской красной краске, он был подростком, совсем недавно и совсем немного знающим, что на самом деле представляет собой этот «кармин». Многие люди в XVI веке полагали, что это плод или орех – что угодно, только не жук. В 1555 году британский путешественник Роберт Томсон получил разрешение посетить новые испанские колонии в Северной и Южной Америке. По возвращении он заявил, что «кочинилла – это не червь и не муха, как говорят некоторые, а ягода, растущая на некоторых кустах». Почти пятьдесят лет спустя французский писатель Самюэль де Шамплен уверенно заявил, что кошениль «получается из плода размером с грецкий орех со множеством семян внутри». Эта путаница является отголоском того, как римские ученые описывали кермес пятнадцатью столетиями ранее. Де Менонвиль знал, что это насекомое, хотя и не знал, как оно выглядит. Он также знал, что это насекомое живет на кактусе, хотя и не был уверен, на каком именно.

Его отец и дед были юристами, и казалось, что единственным приемлемым вариантом карьеры в его семье было вступление в ряды духовенства. Но де Менонвиля интересовал другой вариант: ткани и, что важнее, их окрашивание. Сразу после окончания юридического факультета он переехал в Париж, чтобы изучать ботанику. В дореволюционные дни его детства либеральные мыслители научили де Менонвиля верить, что наука не должна быть тайной или элитарной, она обязана приносить непосредственную пользу людям. В результате он с юношеским патриотическим пылом читал политические труды аббата Рейналя, который был не только священником, но и экономистом. «Кошениль, цена которой всегда высока, должна вызвать интерес у тех народов, которые выращивают урожай на американской земле. Она также должна интересовать и других людей, тех, которые живут там, где температура подходит для жизни этого насекомого и растения, которым оно питается», – так писал Рейналь. Он с чувством сожаления отметил, что «тем временем власть над этой богатой промышленностью целиком сосредоточена в руках Новой Испании». Де Менонвиль воспринял эти слова как описание своей миссии и начал планировать великое приключение: он задумал украсть секрет кошенили.

В январе 1777 года взгляды испанцев обратились к результатам войны за независимость тринадцати колоний британцев и, что еще более важно, к Перу и Колумбии, где восстания, происходившие в течение следующих четырех лет, бросали вызов их господству в Южной Америке. Тем временем де Менонвиль высадился на Кубе, в Гаване, прибыв туда на бригантине «Дофин». Когда его корабль следовал вдоль Французского Гаити, он с благоговением смотрел на батареи, цитадели и форты с их «бесчисленными жерлами грохочущих пушек» и воображал, что все они направлены против него, чтобы помешать его плану получения кошенили. Де Менонвиль не понимал, что корабль, вошедший в порт, игнорируя приказы испанцев бросить якорь за пределами гавани, был опасно близок к тому, чтобы получить «несколько неприятных салютов из двадцатичетырехфунтовых орудий».

Он вез с собой «кое-какую одежду, фрукты и другую еду, но особенно много склянок, фляжек, футляров и коробок всех размеров». У него также был паспорт, полученный в Порт-о-Пренсе, письмо, в котором он характеризовался как ботаник и врач («на что я имел справедливое право, имея диплом о врачебной практике», – написал он в своем дневнике, вероятно, потому, что располагал бумагами, а не многолетним практическим опытом в медицине), и благословение французского правительства. Получить наличные было труднее, чем благословение: «Я получил вместо шести тысяч ливров, обещанных мне морским министром, не более четырех: данное обстоятельство было вызвано недостатком денег в казне».