Сегодня кошенильная промышленность Оаксаки почти исчезла[112], хотя в каменистой местности все еще есть и жуки, и кактусы. Колониальное наследие города остается нетронутым, а многие из самых величественных зданий городка, включая огромную церковь Санто-Доминго и соседний монастырь, ныне один из лучших провинциальных музеев Мексики, можно сказать, построены на телах жуков. Но в городских библиотеках нелегко найти письма и записи мексиканских «красных баронов». С помощью библиотекарей я нашла лишь одну книгу – школьный учебник, где всего одна страница посвящена промышленности, позволившей построить этот город, и даже эта информация основана на исследованиях не мексиканца, а английского ученого – Р.А. Донкина из Кембриджа.

Индийская красная краска

Де Менонвиль считал, что его путешествие было неудачным. Возможно, он и нашел свое руно, но оно не принесло то золото, на которое он надеялся. Тем не менее его работы вдохновили других людей на попытку познакомить кошениль со Старым Светом. Прочитав труды де Менонвиля, руководители британской Ост-Индской компании пришли в восторг от возможностей, открываемых этими насекомыми. В конце концов, рынок сбыта имелся: если бы компании удалось добыть краситель, то, по их расчетам, его можно было бы продавать не только европейцам, но и китайцам, которые импортировали кошениль из Америки посредством манильских галеонов по крайней мере в течение ста лет. Центральная Азия также была обширным рынком красной краски: красильщики ковров давно экспериментировали с кошенилью, так что к концу XVIII века она начала вытеснять более традиционные красные краски для ковров.

В 1780-х годах в Мадрасе доктор Джеймс Андерсон пытался стать королем кошенили Британской империи. Он привез несколько видов опунции из Ботанического сада Кью, так что смог с нескрываемым восторгом написать домой в Англию о визите некоего капитана Паркера: «Он был немало удивлен, обнаружив себя в роще из более чем двух тысяч растений из Ботанического сада Кью; многие из них были покрыты плодами, некоторые из них он, не подумав, начал жевать [sic!], после чего его губы вспухли, потому что в них вонзилось множество мелких колючек». Доктор Андерсон, чьи письма свидетельствуют о его поистине миссионерском рвении к разведению кошенили, также отправил растения на отдаленные колониальные фермы, включая остров Святой Елены в Атлантике, более известный как последнее пристанище Наполеона, губернатор которого, Роберт Брук, объявил, что они «растут пышно… и у нас теперь произрастает здесь множество видов этих растений, и нам нужно только насекомое».

На самом деле насекомое было нужно всем. Доктор Андерсон продолжал писать письма, безуспешно пытаясь убедить британское правительство предложить денежную премию тому, кто сможет привезти в Индию живых кошенильных жуков. В 1789 году в отчаянии он написал в Англию достопочтенному Джону Холланду, сообщив ему, что «из печати вернулось пятьсот экземпляров “Инструкций по уходу за насекомыми в море”». Андерсон настаивал, чтобы Холланд получил бюджет для перевода документа, «поскольку очевидно, что французы потеряли плоды усердия мистера Тьерри из-за нехватки времени для создания укорененных растений и для транспортировки насекомых».

Казалось, ситуация изменилась, когда в 1795 году капитан Нильсон вошел в порт Калькутты. У него было несколько насекомых кошенили – и история, которую он готов был рассказать. Несколько месяцев назад судно встало на стоянку в Рио-де-Жанейро, и капитан Нильсон отправился на загородную прогулку в сопровождении «обычной» португальской охраны. Он увидел плантацию кактусов с насекомыми на листьях (пять лет назад он служил в Мадрасе с 52-м полком), поэтому и вспомнил призывы доктора Андерсона. Притворившись натуралистом-любителем, он попросил у местных жителей несколько образцов. К тому времени, как он добрался до Индии, все насекомые умерли – за исключением нескольких дюжин болезненных мелких насекомых на одном листе, в которых сосредоточилась вся надежда Британии на новое и грандиозное промышленное предприятие.

Несмотря на скудость образцов, высшие руководители Ост-Индской компании решили, что богатство уже находится в их руках. Роксбургу, управляющему Королевским ботаническим садом в Калькутте, поручили выращивать насекомых, и письма снова начали летать по всему субконтиненту. «Представьте себе, – писал доктор Андерсон губернатору области лорду Нобарту, – возможность извлечь из самых пустых, бесплодных и сухих земель, находящихся в вашем распоряжении, огромную пользу, поощряя выращивание этого растения». Потребовалось несколько десятилетий экспериментов, чтобы понять, что насекомые из Бразилии были куда хуже ценных grana fina, что уход за ними был очень дорогим делом – и что, по словам одного наблюдателя, писавшего в 1813 году, «в этих насекомых было довольно мало красящего вещества, и они во всем уступали гране, привезенной из Новой Испании»[113].

Таким образом, английский эксперимент, который мог бы привнести отечественный индийский кармин в палитру Тернера, был в основном заброшен, хотя во время прогулки по буддийским руинам Таксилы в Пакистане я заметила на дикой опунции болезненного вида жука, так что распространение этих насекомых все еще происходит естественным путем. Кошениль была успешно завезена только в одно место за пределами Америки – на Канарские острова у берегов Африки, где в небольших количествах ее собирали с XIX века. Острова принадлежат Испании, которая, таким образом, фактически сохранила монополию на красную краску, к тому же момент уже был упущен. Некоторые художники все еще использовали эту краску – Рауль Дюфи, Поль Сезанн, Жорж Брак и другие изредка применяли кармин, – но к 1870-м годам эта краска почти полностью исчезла из продажи: большинство художников перешло на более новые, более яркие красные краски, поэтому на современном рынке предназначение кошенили – делать лица более розовыми, а обработанную ветчину – менее бледной.

Дракон и слон

Многочисленные коробки с красками, принадлежавшие Тернеру, хранятся в британской галерее Тейт, в музее Эшмола в Оксфорде и в Королевской академии художеств в Лондоне, а также в частных коллекциях. По ним ясно, что, как и у других художников того времени, в его арсенале было много видов красных красок. Помимо быстро выцветающего кармина, который, если и сохранился на полотнах, теперь имеет вид темного багрянца, в палитре Тернера было много натуральных оттенков красной охры, взятой из земли, и более коричневых оттенков красного цвета. Также его палитра включала по меньшей мере двенадцать видов мареновой красной краски, получаемой из экстракта корня дерева рубия, но большинство из них были такими же нестойкими, как кошениль. Даже в 1900 году, почти через пятьдесят лет после того, как Тернер отложил кисть, торговцы могли предложить художникам всего два сорта мареновых красок. У него также был красный свинцовый сурик (minium) – краска, получаемая при нагревании свинцовых белил, но тот был почти оранжевым. Миниум был настолько востребован у персидских и индийских художников, что их работы стали известны как «миниатюры», причем название не имело ничего общего с размерами картин.