Я вцепилась в перила балкона. Мое сердце так болело, что я не знала, как с этим справиться.

– А потом началась та гроза, – бросил Лей.

Она подняла глаза и кивнула.

– Он не хотел больше ждать. Он сделал вид, что пытается сделать разрыв между мирами шире, но просто вызвал сильный гром. Смысл был в том, чтобы заставить Кики почувствовать, что у нее нет времени. Это сработало, – добавила Ашвини со слабой улыбкой. – Ты ведь добралась сюда, не так ли?

– Но почему? – я ненавидела отчаяние в своем голосе, словно мне нужно было, чтобы она объяснила причину, которая каким-то образом все прояснит. – Зачем тебе помогать ему? Он чудовище!

Ее глаза вспыхнули.

– Да, – с горечью произнесла она, – так и есть. Он чудовище, с которым ты заставила меня драться, – слова, которые девушка, должно быть, так долго сдерживала, вырвались наружу. – Посмотри, что ты со мной сделала! Убийца асуров? Что это за жизнь? Я должна была сражаться с монстрами. Я должна была присматривать за всеми остальными. Я должна была все время быть стойкой и храброй. Я никогда не была ребенком и не веселилась. Мне никогда не случалось чего-то бояться. Я не могла, потому что за мной некому было присматривать. Я должна была бороться, несмотря ни на что. И хуже всего, конечно, было то, что я никогда не смогла бы победить. Никто из нас не смог бы уничтожить его. Мы были обречены сражаться, сражаться и сражаться без конца.

– Он сделал это, Вини, – запротестовал Лей; такое прозвище казалось столь же душераздирающим, сколь и неожиданным. – Он сделал нас настоящими. Кики никогда не хотела, чтобы это произошло.

– Но он показал мне выход, – ответила та. – Он сказал, что если я попытаюсь удрать, как только перейду в реальный мир, он убьет вас всех. Но если я помогу ему бежать, он возьмет меня с собой. В реальном мире я смогу жить так, как захочу. Я буду свободна.

– А остальные в это время превратятся в чернила и бумагу, – хрипло сказал Лей. Я впервые заметила на его лице слезы. Он был потрясен.

От чувства вины щеки Ашвини покраснели, а глаза увлажнились.

– Я больше не могу, – взмолилась она. – Я больше не хочу быть той, от кого все зависят.

Я не могла этого вынести.

– Мне жаль. Мне очень жаль. Ты единственная, кто обречен жить с выбором, который сделала я, так что я понимаю, почему ты ненавидишь меня. Это все из-за меня. И я не виню тебя.

Она уставилась на меня так, словно не ожидала этого. Потом прикусила губу и сказала уже чуть тише:

– Я хочу ненавидеть тебя, но не могу. То, что я сказала вчера вечером о том, что с тобой все в порядке… я сказала это не потому, что играла роль. Я хочу, чтобы ты знала. Это действительно так. Я много раз притворялась твоим другом, но тот раз не был притворством.

Почему-то слышать такое оказалось еще больнее. Я не знала, как понять ту, кто выглядела настоящей и фальшивой одновременно.

– То, что ты чувствовала, было реальным, – тихо произнес дворец. – Все это не являлось притворством. Этому можно верить.

Я оторвала взгляд от своего сжатого кулака, лежащего на перилах. Ашвини и Лей наблюдали за мной.

– Я сама помогла тебе солгать мне.

– Это неплохо, – отозвалась она. – Ты добрая и заботливая, вот почему тебя так легко оказалось обмануть. Все, что мне нужно было сделать, – заставить тебя думать, будто это твоя вина, а значит, ты отвечаешь за то, чтобы все исправить. Лей, конечно, тут тоже помог, сам того не зная, – добавила Ашвини, и тот покраснел. – Ты не обязана была приходить сюда, но пришла. Так сильно хотела исправить то, что натворила. Тебе не следует этого стыдиться.

Я попыталась заговорить, но комок в горле стал слишком твердым. Я обхватила себя руками, измученная, замерзшая и раздавленная. Горе, надежда и предательство последних двух дней стали слишком суровым испытанием.

В конце концов я задала вопрос, которого боялась больше всего:

– И что теперь?

– У тебя есть выбор, Кики – сказала Ашвини. – Ты можешь разбить глаз Гандаберунде прямо сейчас. Или же можешь отказаться, и Махишасура найдет способ заставить тебя это сделать.

– Ему ни за что не заставить меня, – я стиснула зубы. – После того, что он сделал с Пипом, я никогда не помогу ему вернуться в реальный мир.

– Мы оба знаем, что это ложь, – промолвила Ашвини. – Если он пообещает причинить вред твоей матери, ты сделаешь все, что он скажет.

– Он не может до нее добраться!

– Я могу, – ответила она, глядя мне прямо в глаза.

Я не верила, что Ашвини это сделает, или, может быть, просто не хотела верить, но тот факт, что она начала угрожать, вызвал у меня желание схватить ее и трясти, пока у нее не застучат зубы.

– Я остановлю тебя и остановлю его.

– Как? – спросила девушка мягко. – Мечом, которым ты не умеешь пользоваться? Луком, из которого не можешь стрелять?

– Найду выход, – отрезала я. – А ты? Что ты будешь делать, если не сможешь выбраться отсюда?

Ашвини пожала плечами.

– Не знаю. Думаю, я тоже найду выход, – а потом, в последний раз улыбнувшись, добавила: – Удачи, Кики. Может быть, когда-нибудь мы снова встретимся.

Девушка произнесла эти слова и развернулась. Лей, очевидно, почувствовав, что она собирается сделать, прыгнул вперед, но было уже слишком поздно. Бросив последний взгляд через плечо, Ашвини перемахнула через перила балкона.

– Нет! – взвизгнула я.

Лей обхватил меня за талию, чтобы я не бросилась следом.

– Кики, не надо! – воскликнул он, оттаскивая меня назад. – Она знает, что делает. Смотри!

Я увидела, как асура-птица в небе спикировал вниз так быстро, что превратился в размытое пятно, а мгновение спустя поднялся в воздух с Ашвини, целой и невредимой, сидящей на его спине. Я смотрела ей вслед, пока она не исчезла в синеве.

Ашвини не оглянулась.

– Нам пора, – тихо сказал Лей. Вытирая мокрую щеку тыльной стороной ладони, я увидела, что он делает то же самое рукавом. Как бы я ни была убита горем из-за того, что сделала Ашвини, он должен был чувствовать себя еще хуже. – Она расскажет Махишасуре, что случилось, и тот превратит город в пыль только для того, чтобы заставить тебя разбить этот глаз. Мы должны остановить его.

Я издала нервный скептический смешок.

– Ты говоришь так, словно это очень легко.

– Знаешь, я прятался здесь некоторое время, прежде чем выйти, – сказал он. – Мог бы