– Да уж не «паджеро», – сказал Данил. – Нанем только по пляжу телок возить… Машина, впрочем, у меня есть. «Уазик»,фургон. Для таежных тропок ничего лучше и нет. Я бы, конечно, от «хаммера» неотказался, но на него ж сбегутся смотреть все окрестные белки с соболями, неговоря уж о людях…

– Нехай «уазик». Ну что, будем детали обговаривать?

«А доченька нас увлеченно слушает», – подумал Данил,вздохнул и сказал:

– Начнем о деталях…

Через полчаса он встал с кресла, ощущая себя шансоньеткой,которую поимели без ее согласия и бесплатно. Сказал, кивнув куда-то в глубьквартиры:

– Сильно испугалась?

– Ларка? Да не сказал бы. То ли вся в меня, то лидетство в заднице играет, не дошло еще, что это все всерьез, – в егоголосе появилось нечто человеческое. – Ничего, спрячу в гарнизоне, смужиками уже договорился. Есть там одна хитрая казарма со своим внутренним охранением.Главное, чтобы ее оттуда не выпускали, нашла себе игры, дура… Пошли.

Данил вышел следом за ним.

– Выезжай завтра же утречком, – сказалГлаголев. – Лучше, конечно, ночью…

– Лучше все же утром. Приеду, успею немногоосмотреться…

– Тоже верно. Что такое? – он упруго, какраспрямившаяся пружина, развернулся к двери.

Там с грохотом упал стул. Выскочила Лара с шалыми,совершенно дикими глазами, показала рукой:

– Там их машина… Внизу…

Глаголев кинулся к балкону. Лара моментально сунула Данилу вкарман смятый бумажный комочек, подмигнула и убежала за папочкой.

– Никого, – послышался голос генерала.

– Только что стояла напротив скамейки…

– Перепутала. Или показалось. Ничего, не рискнут онисредь бела дня…

Глаголев вышел, смущенно покрутил головой:

– Померещилось дурехе…

– А что ты хочешь? – честно глядя на него, сказалДанил. – Шестнадцать годков все-таки… Ты когда улетаешь?

– В десять вечера придет машина, закинут прямо нааэродром. К одиннадцати вернется Валентин, повезет ее… – он подозрительнопокосился на Данила. – Ты к чему это?

– Значит, она час будет одна?

Глаголев досадливо покачал головой:

– Тут, верно, получается окно… Не рискнут. Дверькрепкая, в квартире два газовика и помповушка, да и в холле с десяти до пятисидит нанятый сержант. Скинулись…

– Там, между прочим, стоит подозрительная тачка, –сказал Данил. – Синяя «тойота» с двумя жлобами.

– Да? Черт, не лететь мне никак нельзя, и Валька раньшеодиннадцати не вернется…

– Я могу подежурить, – сказал Данил.

Глаголев впился в него внимательным взглядом:

– Ты ничего такого не комбинируешь?

– Да брось ты. Думаешь, если у меня нет детей, я непонимаю?

– Ну ладно. Запомни код. Только смотри, я тебяпредупредил – если начнешь чего-нибудь крутить, если вильнешь с кладом, из-подземли выкопаю…

«Тойота» стояла на прежнем месте. Данил прошел мимонасколько мог равнодушнее. Если они связались с кем-то по рации, будет хвост…

Через несколько кварталов он установил, что хвоста нет.Загнал машину в тихий дворик, вылез и прошелся вокруг с детектором. Неудовольствовавшись отсутствием красного огонька, облазил «жигуль», чуть ли необнюхал.

Нет, «маячка» ему не всадили. И хвоста не послали. Значит,не по его душу явились гости, они вообще не знают его в лицо.

Еще сутки назад он преспокойно достал бы рацию и вызвалстолько людей и машин, сколько ему заблагорассудится. «Тойоту» и ее владельцевмоментально установили бы, взяли под наблюдение при нужде…

Теперь же он прекрасно понял, что ощущают слепые и безногие.Он рискнул довериться Кондрату, доверенному лицу самого Лалетина, поручил емустеречь Каретникова – но на этом следовало остановиться. Отнюдь не оттого, чтоон не доверял кому-то – просто надлежало прочно лечь на грунт и обрубитьабсолютно все ведущие к нему ниточки. А поутру же сматываться из города. Борткотоже не волшебник, и всякого начальства над ним полно…

Он приехал в речной порт, оставил машину у вокзала, довольнонелепого серого здания сталинской постройки, чрезвычайно смахивавшего на обкомв миниатюре. Вышел на набережную, свернул вправо, прошел мимо белоснежногомногопалубного красавца «Федора Достоевского» – на палубе раскованно гомонилииностранцы – мимо парочки кораблей поплоше, но, в общем, столь жепрезентабельных. В самом конце причала стоял невидный кораблик, маленькийречной теплоход с ботаническим названием «Багульник».

Невидным кораблик был только снаружи – внутри его давно истарательно переоборудовали, и из бывшего грузопассажира, лет десятьтрудившегося на Шантаре, получилось что-то вроде неплохой яхты. На красавицеШантаре, протянувшейся по Сибири на четыре с лишним тысячи километров, такаяигрушка просто необходима, если у тебя есть достаточно денег. Зарубежныепартнеры, вроде бы привыкшие ко всему земному шарику, после пары суток прогулкипо реке приходят в тихий экстаз – очень уж красивые места, сибирская Швейцария,в чем единодушно сходились, несмотря на полное несовпадение в остальном, стольразные люди, как Ленин, Сталин и Пилсудский (отбывавшие здесь ссылку, неодновременно, правда)…

Сходни были убраны. Данил перепрыгнул на борт – и откуда-тосбоку моментально выдвинулся бдительный вахтенный, в безукоризненных черныхклешах и тельняшке, чуть оттопыренной на правом бедре кобурой. На голове у негокрасовалась черная фуражка с эмблемой «Интеркрайта» – у Кузьмича «Багульник»был маленькой слабостью, вполне, думается, простительной, не так уж многослабостей у шефа и насчитывалось. Данил прекрасно знал, откуда это пошло –помнил, как они пацанами сидели на обрыве, смотрели на пароходы и мечтали освоих таких, но он помалкивал, конечно.

Вахтенный приветствовал его со всем уважением, однако безмалейшего удивления – сюда просто-напросто новости доходили с большимопозданием, никто не знал ни о смерти Данила, ни о его чудесном воскрешении.

– Кэп на месте? – спросил Данил.

– Так точно, адмирал! – вахтенный приложил ккозырьку два пальца.

– Милый, мы не в Польше… – рассеянно сказал Данили направился знакомой дорогой.

У двери капитанской каюты вежливо постучал.

– Прошу! – послышалось изнутри.

Данил вошел. Капитан Довнар, невысокий, в плечах едва ли нешире двустворчатого шкафа, украшенный великолепной рыжей шкиперской бородкой,сидел за столом и читал пухленький польский детектив, на глянцевой обложкекоторого красовалось некое шифрованное письмо, истекающее ярко-алой кровью – ак нему тянулась из угла определенно злодейская рука в черной перчатке.