Когда семестр закончился, я вернулась на Олений пик. Через несколько недель университет должен был определить баллы, и тогда я узнала бы, смогу ли вернуться туда осенью.

Мне нужны были деньги, но я пообещала себе, что ноги моей не будет на свалке. Отец сказал бы, что я нарушаю сразу все десять заповедей, поэтому я решила вернуться на свою работу в продуктовом магазине. Приехала туда в самый час пик, потому что точно знала, что рук у них не хватает. И действительно, когда я появилась, менеджер сам упаковывал продукты. Я спросила, не хочет ли он передать эту работу мне. Он смотрел на меня три секунды, а потом быстро снял фартук и с радостью отдал мне. Помощница менеджера мне подмигнула: именно она предложила приехать в час пик. Что-то было в этом магазине такое – чистота прямых рядов, человеческая теплота тех, кто здесь работал, что сразу же делало меня спокойной и счастливой. Странно говорить такое о продуктовом магазине, но здесь я чувствовала себя как дома.

Когда я вернулась, отец меня уже ждал. Он увидел фартук и сказал:

– Летом ты работаешь на меня.

– Я работаю в магазине, – ответила я.

– Думаешь, ты слишком хороша, чтобы работать на свалке? – Он повысил голос. – Это твоя семья. Ты принадлежишь нам.

Лицо отца побагровело, глаза налились кровью. Зима для него выдалась неудачной. Осенью он вложил деньги в новое строительное оборудование: купил экскаватор, подъемник и сварочный трейлер. Наступила весна, и все пропало. Люк случайно поджег сварочный трейлер, и тот полностью сгорел. Подъемник рухнул, потому что кто-то – я не стала спрашивать кто – неправильно его закрепил. А экскаватор пошел на металлолом, когда Шон, загоняя его на огромный трейлер, неправильно рассчитал угол. В результате трейлер с экскаватором рухнули. Шону в очередной раз повезло – он сумел выкарабкаться, хотя снова стукнулся головой и не мог вспомнить ничего, что происходило до того дня. Грузовик, трейлер и экскаватор пришли в негодность.

По лицу отца я видела, что он преисполнен решимости. Это чувствовалось в голосе, в его резкости. Он должен был выдержать это испытание. Он убедил себя, что, если с ними буду работать я, аварий больше не случится и все пойдет нормально. «Ты медленнее, чем деготь, ползущий вверх по холму, – говорил он мне десятки раз. – Но ты работаешь правильно и ничего не ломаешь».

Но я не могла взяться за эту работу. Понимала: если соглашусь, все пойдет по-прежнему. Вернусь домой, в свою старую комнату, к своей старой жизни. Если я буду работать на отца, просыпаться каждое утро, натягивать ботинки со стальными носами и брести на свалку, то последние четыре месяца можно будет вычеркнуть из жизни, словно я никуда и не уезжала.

Я прошла мимо отца и закрылась в своей комнате. Через несколько минут постучала мама. Она тихо вошла ко мне и села на кровать – я почти не почувствовала, что она рядом. Думала, она скажет то, что говорила в последний раз. Тогда я напомнила ей, что мне всего шестнадцать, и она сказала, что я могу остаться.

– У тебя есть возможность помочь отцу, – сказала мама. – Ты нужна ему. Он никогда не скажет, но ты нужна ему. Ты сама должна решить, что делать. – Мама помолчала и добавила: – Но если ты не станешь помогать, то и оставаться здесь не сможешь. Тебе придется жить в другом месте.

На следующий день, в четыре утра, я приехала в магазин и отработала десять часов. Домой вернулась под проливным дождем. Мои вещи стояли на газоне перед домом. Я внесла их в дом. Мама смешивала масла на кухне. Когда я несла мимо нее мокрые джинсы и рубашки, она ничего мне не сказала.

Я села на кровать. Вода с одежды капала на ковер. С собой я взяла телефон и теперь смотрела на него, не зная, что делать. Мне некому было звонить. Мне некуда было идти и некому звонить.

Я набрала номер Тайлера в Индиане.

– Не хочу работать на свалке, – хрипло сказала я, когда он взял трубку.

– Что случилось? – Голос Тайлера был встревоженным, он решил, что произошел несчастный случай. – Все живы?

– Все живы. Но отец сказал, что я не могу остаться дома, если не буду работать на свалке. А я больше не могу… – Голос мой сорвался и задрожал.

– И что ты хочешь, чтобы я сделал?

Оглядываясь назад, я понимаю, что он говорил буквально, спрашивал, как может помочь. Но мой настороженный и подозрительный ум услышал другое: «Чего ты от меня хочешь?» Я задрожала, голова у меня закружилась. Тайлер был моей путеводной звездой. Много лет он оставался для меня последней надеждой, рычагом, за который можно дернуть, когда тебя припрут к стене. Но вот я дернула и поняла, что это тщетно. Это ни к чему не привело.

– Что случилось? – снова спросил Тайлер.

– Ничего. Все в порядке.

Повесила трубку и позвонила в магазин. Ответила помощница менеджера.

– Ты хочешь еще поработать сегодня? – жизнерадостно спросила она.

Я сказала, что ухожу, что мне очень жаль, и повесила трубку. Потом открыла шкаф. Они были здесь, там же, где оставила их четыре месяца назад: мои ботинки со стальными носами. Я надела их и почувствовала, будто никогда не снимала.

Отец работал на погрузчике, разбирал груду проржавевшего металла. Ему нужен был помощник для разгрузки деревянных блоков на трейлере. Увидев меня, он опустил платформу, я забралась на нее и очутилась в трейлере.

Воспоминания об университете быстро изгладились. Скрип карандашей, щелканье проектора, картины на экране, звонок в конце занятия – все эти звуки стерлись, исчезли за лязгом железа и ревом дизельных моторов. После месяца работы на свалке университет Бригама Янга казался сном. Теперь же я проснулась.

Дни проходили в точности как раньше: после завтрака я разбирала металлолом или вытаскивала медь из радиаторов. Иногда, когда парни работали на площадке, я садилась на погрузчик или кран. В обед помогала маме готовить еду и мыла посуду, а потом возвращалась – или на свалку, или на погрузчик.

Единственное, что изменилось, – это Шон. Он стал не таким, каким я его помнила. Он перестал грубить и, казалось, полностью примирился с собой. Шон готовился к сдаче школьного экзамена. Как-то вечером, когда мы ехали с работы, он сказал, что хочет семестр поучиться в местном колледже. Хотел изучать юриспруденцию.

Летом в театре Ворм-Крик шел новый спектакль, и мы с Шоном купили билеты. Там же был Чарльз – он сидел в нескольких рядах перед нами. В антракте, когда Шон отошел поболтать с какой-то девушкой, Чарльз подошел ко мне. Впервые в жизни я не стала стесняться. Вспомнила Шэннон: как она общалась с людьми в церкви, дружески и весело, со смехом и улыбками. «Просто стань Шэннон», – сказала я себе. И целых пять минут была ею.