Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце концов он все-таки отправляется с матерью на похороны тети Энни. Отправляется, потому что мать очень его просит, а он любит, когда его очень просят, любит ощущение власти, которое внушают ему такие просьбы; ну а кроме того, на похоронах он ни разу не был, интересно же посмотреть, глубока ли окажется могила и как в нее будут опускать гроб.
Похороны пышностью не отличаются. У могилы стоят всего пятеро скорбящих и молодой, прыщавый dominee Нидерландской реформатской церкви. Пятеро – это дядя Альберт с женой и сыном да он с матерью. Дядю Альберта он не видел уже несколько лет. Старик сгибается над своей клюкой почти вдвое; из бледно-голубых глаз его текут слезы; уголки воротника торчат так, точно галстук завязывали на нем чужие руки.
Появляется катафалк. Похоронщик и его помощник одеты в черное и выглядят элегантнее всех присутствующих (он пришел на похороны в школьной форме: костюма у него нет). Dominee читает на африкаансе молитву за упокой души усопшей сестры, после этого катафалк разворачивается к могиле задом, и гроб соскальзывает на уложенные поверх нее колья. К его разочарованию, в могилу гроб не опускают – для этого, оказывается, необходимо дождаться кладбищенских рабочих, – однако похоронщик уважительным жестом предлагает им бросить на крышку гроба по комку земли.
Начинается редкий дождик. С делом покончено, они могут разойтись по домам, вернуться к собственным жизням.
По дороге, ведущей, пересекая акры старых и новых могил, к воротам, он идет позади матери и ее двоюродного брата, сына Альберта. Они негромко разговаривают. Он замечает, что походка у них одинаковая, словно бы затрудненная, оба поднимают ноги и тяжело опускают их на один манер, левую, потом правую. Дю Били из Померании, крестьяне, выросшие в глуши, слишком тугодумные и тяжеловесные для города, неуместные здесь.
Он думает о тете Энни, которую оставили под дождем, на забытом богом Вольтемаде, думает о ее длинных черных когтях, которые обрезала больничная нянечка, – теперь обрезать их будет некому.
«Ты так много знаешь, – однажды сказала ему тетя Энни. Не в похвалу, хотя губы ее сложились в улыбку, а сама она покачивала головой. – Такой маленький и так много знаешь. Как ты сможешь удержать столько всего в голове?» И она, наклонившись, постучала его по макушке костлявым пальцем.
Мальчик у нас особенный, говорила тетя Энни матери, а мать передавала ему. Однако чем он такой уж особенный? Этого ему никто не сказал.
Вот и ворота. Дождь припускает сильнее. Прежде чем им удастся сесть на их поезда – до Солт-Ривер и до Пламстеда, – они еще долго будут тащиться под дождем к станции Вольтемад.
Их нагоняет катафалк. Мать поднимает руку, катафалк останавливается, она заговаривает с похоронщиком.
– Они подвезут нас до города, – сообщает мать.
Приходится залезть в катафалк и сидеть там, зажатым между матерью и беззлобно ругающим Фуртреккер-роуд похоронщиком, – и негодовать на нее, и надеяться, что никто из школьных знакомых его не увидит.
– Леди, я так понимаю, учительницей была, – говорит похоронщик.
У него шотландский выговор. Иммигрант: что такой может знать о Южной Африке, о людях вроде тети Энни?
Таких волосатых мужчин он еще не видел. Черные волосы лезут из носа и ушей похоронщика, торчат пучками из-под накрахмаленных манжет.
– Да, – отвечает мать, – около сорока лет назад.
– Ну, значит, оставила после себя добрый след, – говорит похоронщик. – Это благородная профессия, учительство.
– А что с книгами тети Энни? – спрашивает он у матери позже, когда они опять остаются наедине. Он говорит «книгами», но подразумевает только «Ewige Genesing», множество ее экземпляров.
Мать не знает – или не хочет говорить. За время, прошедшее со дня, когда тетя Энни сломала бедро в своей квартире, до ее переезда в стиклендский дом престарелых, а оттуда – на вольтемадское кладбище № 3, ни один человек, кроме, может быть, ее самой, не подумал о них, о книгах, которые никто не станет читать; а теперь тетя Энни лежит под дождем, дожидаясь тех, у кого найдется время зарыть ее в землю. Думать осталось только ему. Как он удержит столько всего в голове: все книги, всех людей, все истории? Но если он не будет их помнить, то кто же?
Молодость
Wer den Dichter will verstehen
muβ in Dichter Lande gehen.
Глава первая
Он живет неподалеку от станции Моубрей, в однокомнатной квартире, за которую платит одиннадцать гиней в месяц. В последний рабочий день каждого месяца он едет поездом в центр, на Луп-стрит, где у «А. и Б. Леви», агентов по продаже недвижимости, крошечная контора под собственной медной табличкой. Младшему из братьев, мистеру Б. Леви, он и вручает конверт с деньгами за аренду. Мистер Леви высыпает их на заваленный бумагами письменный стол, пересчитывает. Выписывает, покряхтывая и потея, квитанцию. «Voilà, молодой человек!» – произносит он и, жеманно поводя рукой, протягивает ему листок.
Он старается не задерживать плату, потому что пошел, снимая квартиру, на обман. Подписывая договор об аренде и внося «А. и Б. Леви» залог, он проставил в графе «Род занятий» не «студент», а «библиотекарь», указав в качестве места работы университетскую библиотеку.
Собственно, это не ложь, то есть не совсем ложь. С понедельника по пятницу он именно там и работает, прибираясь по ночам в читальном зале. Настоящие библиотекари, все больше женщины, предпочитают от этого уклоняться, потому что стоящий на склоне горы университетский городок слишком пуст и мрачен ночами. Даже у него, когда он отпирает заднюю дверь и на ощупь пробирается по черному точно смоль коридору к главному выключателю, пробегает по спине холодок. Любому лиходею не составило бы никакого труда спрятаться за стеллажами – в пять вечера, когда библиотекарши расходятся по домам, – а после обобрать обезлюдевшие кабинеты и затаиться в темноте, поджидая, когда явится со своими ключами он, ночной уборщик.
По вечерам библиотекой пользуются очень немногие, мало кто из студентов даже и знает о том, что существует такая возможность. Так что работы у него мало. Десять шиллингов за вечер даются ему без особых трудов.
Иногда он представляет себе прекрасную девушку в белом, забредающую в читальный зал и по рассеянности остающуюся там после закрытия, воображает, как он посвящает ее в тайны переплетной и каталожного зала, а после выходит с ней вместе под звездное небо. Но этого