Смолин отложил наушники и пристально посмотрел на Кравца:

– Нет у тебя никаких гарантий, комиссар. «Духам» обмануть неверного, как пропуск в Эдем получить… Может, не пойдёшь? Какого хрена этот ёкарный бабай именно тебя затребовал?

Кравец, у которого и так кошки на душе скребли, ответил сдержанно:

– Уже всё решили, командир.

– Добро. Василий, – повернулся Смолин к Долгову, – распорядись, чтобы разведчики проводили комиссара до точки и подстраховали по возможности. Скажи, что это не приказ, а моя личная просьба.

По вызову прибыл командир разведроты капитан Смирнов. Он пообещал:

– Подстрахуем, товарищ полковник, – а Кравцу даже подмигнул заговорщицки. – По-генеральски доставим вас, Александр Викторович, с комфортом. Мои гвардейцы, кстати, персональный автомобиль для вас раздобыли.

Во дворе школы урчал «Москвич-412». Автомобиль был старый, без дверей, но движок работал ровно, точно москвичок только вчера сошёл с конвейера. За рулём сидел сержант-разведчик.

– Откуда дровишки? – поинтересовался у ротного Кравец.

– Из лесу, вестимо… – в тон ему отозвался Смирнов и пояснил: – Нашли неподалёку. Видим, стоит драбадан бесхозный. Подумали, может, заминировали «чехи». Ну, типа ловушки. Проверили – нормалёк! Ну, мы и прихватизировали технику по методу господина Чубайса. Правда, ключа зажигания не было, пришлось проводку замыкать. А так машина – зверь. И цвет для переговоров подходящий – когда-то был белым…

– Ты думаешь, эти уроды различают, где белое, где чёрное? У них зенки кровью залиты… – Смолин вышел проводить Кравца. – Лучше пусть твои архаровцы на палку тряпку белую привяжут…

– Изладим, товарищ полковник.

Смолин и Кравец обнялись.

– Ты, комиссар, смотри возвращайся. Ты мне живым нужен.

– Постараюсь, командир.

Вместе с тремя разведчиками он выехал со двора школы. В окно «москвича» высунули палку с белой тряпицей. Двигались медленно. Улица, по которой ехали, имела недобрую славу. Она, как «чёрная дыра», ежедневно втягивала в себя боевую технику и не выпускала обратно. Половина БМП второй роты здесь была сожжена гранатометчиками. Ещё несколько машин техроты подорвалось на минах и фугасах.

Кравец озирался по сторонам. Он впервые видел город не через триплекс БМП. Зрелище было удручающим. Во всех домах выбиты стекла, стены посечены осколками и пулями. То там, то тут зияют огромные пробоины от прямых попаданий снарядов. Чёрный пепел смешанный с грязью покрывает выщербленный гусеницами и разрывами асфальт. И гробовая тишина вокруг. Когда руины вот так молчат, это ещё страшнее, чем когда они стреляют.

Хотя и казалось, что вокруг ни души, Кравца не покидало ощущение, что за ними следят, что они у кого-то на мушке. Ощущение это было таким же назойливым, как кошмары о войне, которые мучили его в военном училище. В этих снах он всегда оказывался на фронте и всегда – один. Его окружали враги. Они были все на одно лицо, в фашистских касках, со шмайсерами. У него тоже был автомат. Но оружие во сне всегда оказывалось неисправным. Или не стреляло вовсе, или стреляло, но пули, как в замедленной киносъёмке, вылетали из ствола и тут же зарывались в землю. А враги всё приближались! Он понимал, что сейчас его схватят, будут мучить, но ничего не мог поделать. Просыпался в поту, задыхаясь от беспомощности… Такую же беспомощность ощущал и сейчас…

«Москвич» остановился, не доезжая полсотни метров до пятиэтажки, о которой говорил командир боевиков. Смирнов и разведчики выбрались из машины и осмотрели подступы к дому:

– Пока тихо, товарищ подполковник.

Кравец глянул на часы: без пяти три.

– Ну, я пошёл. – Он отдал Смирнову свой АКМ и пистолет.

– Может, «эфку» возьмёте, Александр Викторович? На всякий пожарный…

– Спасибо, Лёша, пойду так. Договорились же – без оружия…

У дверей подъезда Кравец остановился. Его никто не встречал. Он снова посмотрел на часы. Ровно три.

Прошло ещё несколько томительных минут, пока откуда-то сверху не раздался приказ:

– Камандыр! Захады! Толыко бес шюток…

Кравец распахнул дверь и шагнул внутрь тёмного подъезда. Сделал несколько неуверенных шагов, и в него с двух сторон упёрлись стволы:

– Стой! Нэ двыгайса! – распорядился тот же грубый голос.

– Я и так стою.

Кравца больно саданули прикладом по спине.

– Малычи, сабака, эсле жыт хочеш! Рукы назад!

Он выполнил приказ. Ему больно скрутили руки веревкой. На голову накинули мешок. По голосам он успел определить, что боевиков трое. Раздался новый приказ:

– Ыды!

Подталкиваемый в спину, он спустился в какое-то подземелье. Даже через мешок Кравец ощутил запах сырости и мочи. Шли долго. Под ногами хлюпала вода. Время от времени ему приказывали пригнуться. В одном месте пришлось пройти несколько метров на корточках, что со связанными руками оказалось делом непростым. Потом почва под ногами стала суше, запах канализации исчез. Скрипнула дверь, и Кравца повели по крутым ступеням наверх. Вскоре раздались гул дизельного движка и гортанные голоса. Неожиданно с головы Кравца сдёрнули мешок. От яркого электрического света он зажмурился и услышал:

– Развяжите!

Веревки, стягивающие запястья, ослабли. Он высвободил руки, открыл глаза и увидел перед собой человека в камуфляже, сидящего за столом со спутниковым телефоном. На стене за спиной у него – зелёно-белый флаг с замысловатым орнаментом, напоминающим цветок, и чёрным волком в центре. Человек был длинноволос и бородат. Лоб стягивала зелёная повязка с арабской вязью.

– Ну что, Кравец, не думал, не гадал, как доведётся встретиться? Ду ю римэмбэ? Помнишь?

– Шалов, ты?

3

Это был действительно он – бывший сержант, командир его отделения и начальник выездного караула Сергей Нуратдинович Шалов. Русая борода, повязка моджахеда, конечно, изменили его облик, но глаза остались теми же – светлыми, пронзительными. Только ещё появился в них какой-то необычный блеск, как у наркомана со стажем.

Бывший однокашник сразу всё расставил по своим местам:

– Зови меня Сайпи. Это теперь моё имя.

– Новые хозяева дали, когда ислам принял? Ты же не чеченец, а кабардинец, насколько я помню.

– Был кабардинцем, когда надо было. А вообще-то моя бабка по отцу – чеченка, а дед по матери – ингуш. Сам знаешь, при Советах таких, как я, в военные училища не брали.

– А как же Дудаев?

Шалов-Сайпи встал из-за стола, сказал напыщенно, скорей не для Кравца, а для своих моджахедов, которые, как каменные истуканы, застыли по обе стороны от парламентёра:

– Президент свободной и независимой Ичкерии Джохар Дудаев – великий человек, гордость всего вайнахского народа. Его нельзя мерить общими мерками. Он и при Советах смог стать генералом благодаря своим выдающимся качествам, вопреки вашей колониальной политике. Я служил под его началом в Тарту. Знаю, какой это замечательный военачальник. Наша дивизия была лучшей в советских ВВС. А наш вождь Джохар Дудаев и сейчас – лучший полководец. С ним мы непобедимы.