– Вот и я говорю, маразм: из войны коммерцию делают. С одной стороны с нами «чехи» торгуются, за убитых винтовки требуют, с другой – родное командование обязывает боевому товарищу боеприпасы по государственным расценкам продавать!

– И что ты решил?

– Да гори они, такие приказы, синим пламенем! Конечно, помог «соседу» чем мог. За так, естественно.

– Ну, и правильно. Только ведь отвечать за переданные снаряды придётся.

– Живым останусь – отвечу. Помнишь, как в песне: «А наутро вызвали меня в политотдел: “Почему ты, сука, в танке не сгорел?” Я им отвечаю, я им говорю: “В следующей атаке обязательно сгорю!”»

– Да, Серёга! При коммунистах хоть кому-то пожаловаться на дураков можно было. В тот же политотдел вышестоящий. А теперь и в управлении воспитательной работы такие же коммерсы сидят: всё на доллары меряют! Или типа нашего «смотрящего»…

– Ага. Представляешь, узнал бы Бурмасов о наших переговорах с боевиками, мигом бы, ёкарный бабай, настрочил рапорт куда следует: командование полка пошло на сговор с сепаратистами! Под трибунал подвёл бы…

– Ничего, командир: семь бед – один ответ!

– И то правда. Что же касается предложения «чехов» на обмен пойдём. Но… – Смолин ухарски сдвинул шапку на затылок, став похожим на бравого кавалериста, – поскольку в торговле без обмана нельзя, дадим задание вооруженцам, чтобы «эсвэдэшки» подготовили соответствующим образом: с оптикой повозились, со спусковыми механизмами. Так, чтобы через пару выстрелов они посыпались.

Кравец отрицательно замотал головой:

– Шалов, ну, который – Сайпи, с меня слово офицера взял, что винтовки будут исправными!

– Хитёр этот твой Сайпи, ничего не скажешь! Что же, комиссар, слово есть слово, даже когда оно даётся врагу. Только скажи: скольких наших они из этих винтарей ещё подстрелят?

– А что делать-то?

Смолин только руками развёл.

Тела боевиков и снайперские винтовки Кравец повёз сам.

Обмен прошёл без эксцессов. Разведчики выгрузили убитых чеченцев у подъезда. Из него вышли несколько боевиков в масках. Один из них знакомым голосом спросил:

– Вынтовкы гыдэ?

– Здесь, – ответил Кравец и показал одну из «эсвэдэшек». – Отдам, когда передадите наших…

– Жды! – сказал боевик и вместе с товарищами скрылся в подъезде.

Через десять минут они вынесли тело первого солдата, за ним другого, третьего…

Когда все тела были погружены в десантное отделение БТРа, Кравец передал винтовки старшему. Тот внимательно осмотрел каждую, заглянул в прицел, подёргал затвор – остался доволен:

– Парадок. Можеш уезжат.

Вернулись к своим. Осмотрели убитых. Это были солдаты и офицеры первой мотострелковой. Лица троих представляли собой кровавое месиво. Ещё трое сильно обгорели. Тело старшего лейтенанта Морозова было изувечено, но голова уцелела. Ещё один убитый – командир взвода Рязанцев – был без головы. Его опознали по наколке на левом плече – «Московское СВУ». На теле Рязанцева были видны следы пыток, а ладони пробиты. Очевидно, перед смертью его распяли.

У Смолина желваки заходили на скулах. Он ссутулился ещё больше и молча ушёл в штаб-подвал. Кравец отправился следом. Все необходимые распоряжения по отправке погибших отдал Долгов.

Ночью они решили раскупорить остатки водочного «энзэ».

Рядом крутился щенок дворняжки, которого солдаты нашли среди руин соседнего дома. Был он мохнатый, округлый, смешно переваливался на коротких лапах и всем своим видом подтверждал кличку, на которую отзывался, – Шарик. Щенок холодным носом тыкался в ладони то к одному, то к другому. Наконец он устроился на коленях Долгова, время от времени поскуливая, преданно заглядывая ему в глаза и пытаясь лизнуть в лицо.

Смолин достал заветную фляжку. Закуска – тушёнка и сухари из сухпайка.

– Кстати, мужики, сегодня день рождения у моего Ваньки, – неожиданно вспомнил Кравец. – Телеграмму бы дать… Только откуда? Впрочем, жена телеграмму сыну всё равно не покажет. Всё делает, чтобы его от меня отвадить.

– Это наши бабы умеют, – подтвердил Долгов. – Моя вот заладила: костьми лягу, но Андрюху в военное училище не отпущу! Ты, мол, за всю родню своё Родине отдал… С другой стороны, их тоже понять можно: с нами натерпелись! Не хотят для детей такой же судьбы… Ну, давай, Александр, за твоего сына!

Выпили. Закусили.

– Слушай, комиссар, – сказал Смолин. – А ведь праздник-то двойной. И у тебя тоже что-то вроде дня рождения: из самого логова боевиков, ёкарный бабай, живым вернулся.

– Это точно.

– А с сыном, думаю, отношения наладишь, когда война закончится. Мальчишке всегда отец нужен! Повзрослеет, своими, а не материнскими глазами на тебя посмотрит, всё поймёт. За это и выпьем!

Выпили снова. Потом где-то неподалёку начался обстрел. «Затявкали» пулемёты. Глухо рвануло несколько мин. С жутким воем пронеслись над руинами школы «эрэсы».

Выпитая водка сделала своё дело. Наконец прорвало и Кравца:

– Понимаете, мужики, мы же четыре года с Шаловым в одной казарме жили, вместе в выездной караул ездили… Конечно, Шалов и тогда не был ангелом. Перед начальством выслуживался, нас, курсантов, мурыжил. Но всё это воспринималось как завышенная требовательность, что ли, или просто как черта характера. А оказалось, что он по жизни сволочь! И Мэсел, ну, Масленников, который помог нам деньгами перед отъездом, такой же гад! Он ещё в юности Шалову зад лизал…

– Брось, Саня, душу рвать, – сказал Смолин. – Не стоят они того!

Долгов, с ладони кормивший Шарика крошками, поддержал:

– Не казнись, Александр. Каждому ведь в душу не заглянешь. И потом, подумай: может, Сайпи этот на самом деле искренне убежден, что за свою землю воюет и мы для него – оккупанты.

– Пусть так, – не принял дружеского утешения Кравец. – Пусть Шалов воюет за свою Родину, а Мэсел? Он-то ведь русский. Он-то как с ними?

– Ты как будто Маркса не читал, – удивился Долгов. – При десяти процентах прибыли капиталист согласен на всё, при двадцати – становится оживлённым…

– Да помню я, Вася. При пятидесяти готов сломать себе шею, а при ста процентах и мать родную продаст, и отца!

– Во! Учение Маркса всесильно, потому что оно верно! – кивнул Смолин. – Только я с вами, ребята, не согласен насчёт Родины. Для бандитов всех мастей нет такого понятия. Они – космополиты! Поэтому ты, Саня, не грузись по поводу своих однокашников. Не люди они, ёкарный бабай! Твари! А с тварей какой спрос?

– Да, умом-то я всё понимаю. Только сердцем принять не могу. Откуда они взялись? Ведь в политическом училище учились! Книжки те же самые, что и мы с вами, читали, про Мересьева там, про «Молодую гвардию»…

– Книжки-то одни, а выводы из книжек, получается, разные сделали. – Долгов неосторожно ущипнул Шарика и тот цапнул его за руку. – Вот, глядите на псину. Я его кормлю, глажу, а он кусается…