– А в меня он пулю всадил, – накляузничал я.

– Да? Тогда получается…

– Они с Вероникой были женаты и вместе работали.

Катя посмотрела на меня очень серьезно и даже обижено:

– Кто такая Вероника? Гадалка? Это ее настоящее имя? Ты знал что-то об этих людях, но молчал?

– Все тебе расскажу, – пообещал я, скрестив за спиной пальцы. – Но сейчас нам надо мотать отсюда.

Я метнулся за стремянкой, вытащил ее на балкон. Установил и позвал Катю.

– Сейчас мы полезем на крышу. Сначала я.

В моем доме, построенном еще в пятидесятых, крыша была двускатная, металлическая. Ограждение крыши тоже было металлическим – просто невысокие перила из двух параллельно расположенных крыше трубок. Я влез на стремянку, подтянулся на ограждении. Влез на крышу. Развернулся и протянул руку Кате. Она не скрывала, что сердится на меня, но молча следовала за мной. Умница! Отложила разборки на потом.

Мы оказались на крыше. Я чувствовал, что уже устал. Когда же я окончательно приду в себя?

– Полезли к чердачному окну, – скомандовал я, стараясь восстановить дыхание.

Катя заметно боялась высоты. Это было заметно по тому, как от ее щек отхлынула кровь.

Стекло в чердачном окне пнул носком кеда, оно благополучно вылетело. Спрыгнув вниз, я позвал Катю. Она аккуратно спустилась прямо в мои руки. Ее духи мне тоже нравились.

– А зачем ты приходила к Веронике?

– Все тебе расскажу… – язвительно ответила Катя.

Я вывел Вячеславовну на лестничную клетку. Мы отряхнулись от пыли и стали быстренько спускаться вниз. По дороге я в двух словах объяснил, что случайно оказался соседом той женщины, что участвовала в преступлениях. Вроде бы, продемонстрировал, что сотрудничаю. Выглянув во двор, увидел машину Германа, но не Германа. Пожалуй, стоит увести его за собой отсюда подальше и дать Кате спокойно уехать.

– Кать, ты звони этому следователю…

– Седову…

– Да, ему. Быстро садись в свою машину и…

Вдруг из-за кустов, прямо из-за Катиной спины возник Вась-вась. У него в руке был небольшой пистолет – травматический или огнестрельный. Он схватил Вячеславовну за шею и приставил дуло пистолета к ее виску.

– Давай, Джон, иди в мою машину.

Я поднял руки:

– Ладно, Вась-вась, ладно…

Мы находились в обычном дворе обычного дома. Светило солнышко и небо было синее. Людей поблизости я не видел, но кто-то же жил за всеми этими окнами?

– Люди! – заорал я. – Вызовите милицию!..

– Ты спятил? – зашипел на меня Вась-вась.

Он был в панике, но не успел я снова разораться, как мерзавец так сдавил шею Кати, что она забилась у него в руках, как вытащенная из воды рыба.

– Черт, – сказал я, выставив перед собой ладони. – Все, не буду!..

Ослабив хватку, Вась-вась сказал мне:

– То-то!

Вероника

Ее отец был так близко к смерти, что уже не боялся ее. Из всех чувств и ощущений жизни у него осталась лишь боль. Она накатывалась, слабела после обезболивающего и уходила на время, но всегда возвращалась снова. Он лежал на кровати, накрытый одной простыней и ждал только своего конца.

Когда раньше, от других людей, Вероника слышала выражение “болезнь сожрала его изнутри”, она его не понимала. А понять их можно было, только увидев это своими глазами. И теперь Вероника это видела.

В начале лета, когда она затеяла всю эту историю с похищением сына, состояние отца острой тревоги не внушало. Вероника знала, что он приговорен, но доктор обещал, по крайней мере, полгода до наступления нового, смертельного этапа. А за эти полгода Вероника успела бы обстроиться на новом месте и забрать отца из Гродина. Тем временем папа жил на тайной от Германа квартире.

Но человек предполагает, а бог располагает. Только они с Сашей сели в поезд, как затренькал ее второй мобильник, с симкой, которую Вероника купила специально для связи с отцом. Папа сказал, что ему утром стало плохо, он сам вызвал скорую. Его отвезли в онкологию. Только что приходил тот врач, что лечил его раньше и сказал, чтобы приехали родственники.

И все.

Вероника заметалась. В муже ей сомневаться не приходилось – он найдет ее рано или поздно. Но это не так страшно. Что он сделает? Изобьет ее, потом еще пару раз, но она все равно ускользнет от него, ей хватит ума сделать это снова. Другое дело, если Герман обнаружит Сашу, тогда у него в руках будут все козыри. Ради сына она снова и снова сделает то, что снова и снова прикажет ей муж.

Тогда она поехала к единственному человеку в городе, с которым ее связывали хоть какие-то человеческие взаимоотношения – к Маргарите Ивановне. Она спасла Рите жизнь в свое время, значит, можно будет воспользоваться ее помощью.

– Ой, привет, – удивленно сказала Рита, увидев на пороге своей квартиры гадалку Софью и маленького белокурого мальчика, похожего на нее, как сын бывает похож на мать.

Вероника, не думая, не тратя время на объяснения, просто “приказала” Рите заботиться о мальчике, как о самом дорогом в ее жизни человеке. Пусть придумает все объяснения окружающим сама.

Сунула ей в руки свидетельство о рождении и полис, которые сумела украсть у Германа заранее, и обняла на прощание сына. К Рите она больше не приходила, не звонила ей, даже старалась не думать, что и как с ее малышом. Все будет хорошо.

А в этот день, последовавший за днем, когда она встретила Джона, Вероника уже не сомневалась – новой жизни у нее не будет. Но вместе с надеждой на спасение ушел и страх, который так ограничивал ее силу…

Около одиннадцати часов позвонил Герман. Он сообщил ей, что придется встретиться – у него Джон. В гостях. Веронику ждет незабываемое зрелище. Она должна приехать в заброшенную конюшню, которую Герман купил когда-то. Да, вспомнила Вероника, было такое место. Герман хотел построить что-то там, но потом передумал.

И пусть она привезет Сашу, – велел муж.

Теперь Вероника сидела возле постели отца, не решаясь сделать то, что давно пора было сделать. Год назад, когда они с папой узнали о страшном диагнозе, папа сказал, что ничего, он прожил семьдесят лет и не так уж страшно умирать в таком возрасте. Только боли и мучений он не хочет. И нет ли такого способа, спросил папа, чтобы как-то этого избежать? Вероника в ужасе замахала руками: она такого не сделает, а если бы и сделала – никогда, никогда! – то ее тут же посадили бы в тюрьму. Это же убийство!

Но что ей, на самом-то деле убийство? Она не хотела об этом думать в последние годы, после рождения Саши. В те годы, когда многие люди, подчиняясь ее воле, уходили в мир иной. Она же понимала, что такое с рук не сходит никогда, но если в голове эти мысли не держать, то, вроде, и можно как-то жить…