И явила себя за столом во всей красе: бросала на мужа любовные взгляды, блистала остроумием, обнаружила глубокие познания в деяниях древних и житиях святых. Она даже оделась подобающе случаю: в платье цвета изумруда; вся сверкает драгоценностями. Право, ни один мужчина не устоял бы, зная, что все это для него, а в ответ требуется лишь одно… Однако на Роберта ничто не произвело впечатления. Сидя рядом и печально опустив голову, он разглядывал носки своих туфель и мурлыкал под нос новый церковный гимн, сочиненный им прошлой ночью.

И тут Сусанна почувствовала, как ее щеки начинают багроветь. Причина была проста: отовсюду на них двоих были устремлены любопытные взгляды, а некоторые даже улыбались краешками губ. Она решилась посмотреть на отца и мать супруга, сидящих напротив. Оба глядели на Роберта: Гуго – сдвинув брови, Адельгейда – с немым вопросом в глазах.

Сусанна поняла, что еще миг – и она выплеснет весь гнев, всю боль необласканной, неудовлетворенной, обойденной вниманием мужа супруги. Все давно уже знали об истинном положении дел, она читала это на лицах, слышала в пространных намеках. Она даже ощущала, что это будто витает в воздухе и вот-вот готово обрушиться на нее со смехом, укором, издевательствами! Что, мол, вдовушка, подцепив такого знатного муженька, всё продолжаешь нырять в холодную постель? Где же умение, обаяние, страсть, помогавшие тебе уже стольких уложить рядом с собой? Кроме одного, который – ну что медлишь, крикни во весь голос, ведь ты этого хочешь, а люди пусть посмеются! – который оказался тебе не по зубам.

Сусанна вздрогнула. Поняла, сразу остыв, что чуть не совершила глупость. И сомкнула губы, которые уже приоткрылись. Бросила взгляд на Ирэн. Та укоризненно покачала головой. И новая королева облегченно вздохнула. Значит, она вовремя одумалась. Что ж, подождем. Может, этой ночью Рубикон будет наконец пройден?..

Но… повторилось то же, что и в первую брачную ночь. Та же откровенная сцена поспешного избавления от одежд и драгоценностей с последующим страстным призывом к исполнению супружеского долга, и то же паническое бегство в тень алтаря, под защиту Бога.

И тут терпение у фламандской вдовы лопнуло. Утром, встав с постели и наскоро умывшись, она помчалась со своей болью к свекру. На бога она уже не полагалась, зная по опыту, что лишь впустую потратит время. Излив свое горе и почувствовав огромное облегчение, будто атлант, сбросивший наконец-то балкон со своих плеч, Сусанна, покачивая бедрами, величаво удалилась. А король приказал, чтобы привели сына.

Тот вошел. Поглядев на отца, остановился и опустил глаза. Какое-то время отец и сын молчали, стоя друг против друга, совсем рядом.

– Знаешь, зачем я тебя позвал? – бесстрастным голосом начал Гуго.

Роберт молча поднял плечи, опустил.

– Хочешь сказать, что не понимаешь? Что ж, тогда слушай. Ко мне приходила твоя супруга. Догадываешься, какую новость она принесла? Дело касается вашего супружеского ложа. Оно покрылось инеем, и она жалуется, что не в силах растопить его одна. Не для того она выходила замуж, чтобы спать в обнимку с подушками, на которые никто не возлагал миссию исполнения супружеского долга. Она спрашивает, долго ли ей еще ходить в невестах? Что ответишь мне на это? Почему не спишь с ней?

Роберт поднял глаза. Робости во взгляде как не бывало.

– Отец, но я видеть ее не могу! Ведь она старуха, в бабки мне годится! Придворные называют ее дочерью Карла Лысого. Она жирная, мне противно видеть это голое тело! Ее чересчур уж неприкрытая откровенность вызывает во мне отвращение, а назойливость просто выводит из себя.

– Пойми, сын, – вздохнув, ответил Гуго, – ведь ты ей муж и должен спать с ней. Спать, понимаешь? Таков закон жизни, такова твоя обязанность, ведь тебе нужен наследник.

– Отец! – не понижал тона Роберт. – О чем ты? Ее живот – это кладбище, в недрах которого нет ничего живого. Я знаю, мне говорили, хочешь, перескажу? Эта Арахна способна лишь ткать паутину, ибо ее детородный орган давно уже впал в спячку, от которой его не пробудит ни один андалузский жеребец!

От удивления Гуго открыл рот.

– И ты слышал такое о королеве? О своей жене? Почему ты не зарубил наглеца мечом?

– Потому что он сказал правду.

– Кто же он? Назови мне его имя!

– Никогда! Ты можешь пытать меня, но предателем я не стану!

Король помолчал, вздохнул. Потом положил сыну руку на плечо, заглянул в глаза, сказал без гнева:

– И не надо. Я и без того знаю, что это Можер. Больше некому.

– Думай что хочешь, но спать я с ней не буду. Знаю, что это нужно, догадываюсь, зачем… Но не могу. Ничего, кроме ужаса, это тело с жирными складками по бокам у меня не вызывает.

– Это твое последнее слово? Быть может, ты одумаешься?

– Нет!

Гуго тяжело опустился на стул. Он ошибся, теперь это стало ясно. Не следовало так слепо полагаться на исполнение своей воли, надо было спросить сына, чьей судьбой он так бездумно распорядился, подумав прежде о короне, о прибавлении к ней новых земель. А ведь это его ребенок, наследник, уже король! Как же можно было поставить во главу всего выгоду, играя при этом юным сердцем, неокрепшей детской душой! Всему виной Герберт, это он посоветовал. Церковный выкормыш, имперский прихвостень! Но он сам, где была его голова? Знал ведь, что эта вдова – ровесница ему! Оказалось, к тому же далеко не красавица и лицо в паутине морщин, как сеть Арахны. Прав Роберт. Да и Можер… Однако что-то надо с этим делать и, если уж не исправить, то воспользоваться тем, что плод сам упал в руки, да еще и раскололся при этом, освободившись от скорлупы. Осталось его съесть. И немедля, ибо плод этот несет познание, так необходимое в будущем юному королю. Но надо заострить зубки и изрядно проголодаться, чтобы плод стал желанным. И вот тут-то поможет, просто обязан это сделать… черт возьми, кто же иной, как не Можер! Правда, в прошлый раз с таким поручением ему не удалось справиться, но ведь Роберт только глядел, не принимая участия в схватке. Впрочем, кажется, принимал, но безуспешно. Сейчас, когда у него жена, не захочет ли он, войдя в азарт, ловя мелочь, забросить снасть и на крупную рыбу?

Это был последний ход перед матом, другого не оставалось. И король послал за Можером. А пока того искали, сказал Роберту:

– И все же я приму меры. Ты должен знать о таких вещах и делать то, к чему обязывает природа, мужской долг. Франки рано становятся мужчинами, в твоем возрасте у них уже по нескольку любовниц. Как можешь ты не быть таким же? Или ты не франк? Не стыдно тебе позорить седины отца? Так вот, начнешь с любовниц, Можер будет твоим наставником. Он научит всему.

Ну а дальше… Сейчас ты молод, но настанет день, когда придешь к отцу, упадешь ему в ноги и поблагодаришь за науку, которую он тебе преподал. Кстати, с той девчонкой – кажется, ее звали Гердой и ей тоже пятнадцать – у тебя было что-нибудь? Понимаешь, о чем я?

– У нас и мыслей таких не возникало.