Только две пропавшие без следа девочки стали тремя.

— Мы еще не отследили телефон, с которого Фрейя Линдхольм выходила в Фейсбук, — сказала женщина. — Похоже, сим-карта зашифрована или повреждена. У вас в угрозыске знают Фрейю?

— Нет. Во всяком случае по имени.

— Насколько я поняла, она девица с большими проблемами.

Родители умерли, когда она была совсем маленькой, родных не оказалось, и она сменила несколько приемных семей, прежде чем оказаться здесь. С тринадцати лет занимается проституцией, наркоманка со стажем. Я поговорила с терапевтом, которая ее лечила. Она утверждает, что Фрейя даже появлялась в порнороликах.

— Появлялась? То есть — снималась?

— Ну… — На шее у женщины проступили красные пятна. — Не знаю, как сказать. Да, это называется “флаффер”. Вы знаете, что такое флаффер?

— Да.

Флаффер — это две тощие голые ножки, которые пару секунд помаячили на заднем плане.

Обязанность флаффера — поддерживать эрекцию актеров.

Вот она, третья девочка, подумал Кевин.

— Ее здесь нет, — повторила Мерси и встряхнула Нову за плечи. — Нет здесь Фрейи. Пойми.

Прочитав статус Фрейи на Фейсбуке, Нова вбила себе в голову, что Фрейя где-то здесь, в подвале. Не слушая Мерси, она протиснулась мимо и зашагала по коридору. Мерси сдалась. Она стояла в подвальных запахах земли и плесени и смотрела, как Нова колотит кулаками в дверь, освещаемая красной лампочкой. Несмотря на холод, голые руки Новы блестели от пота.

Люблю тебя, подумала Мерси. У тебя так хорошо получается не думать.

Девушка за дверью не решилась продолжать эфир. Секунд через десять-пятнадцать лампочка погасла, и дверь открылась.

Худенькая блондинка робко спросила по-английски, чего они хотят.

— Nevermind[26], — ответила Нова. Мерси взяла ее за руку:

— Пошли, возвращаемся.

До начала работы оставалась еще пара часов, которые Нова и Мерси могли потратить на себя. К тому же Нова начала слишком много думать о Фрейе. И даже если сейчас она думает неправильно, в конце концов может прийти к верной мысли. Понять.

И тогда Нова сломается окончательно.

Девочки свернулись под одеялом, и Мерси продолжила свой рассказ — примерно с того места, на котором закончила: как они переехали птицу. Ей не хотелось, чтобы оставалась только чернота, там был и свет тоже, и Мерси не хотелось его забывать. Если забыть про свет, то потом не будешь знать, как его вернуть.

— Нам пришлось целую неделю просидеть в Лагосе. Мы ждали документов. Папа сказал, что дальше будет Анкара или Стамбул, но получился Измир.

Мерси рассказывала все подробности, какие только могла припомнить. Чтобы никогда уже не забыть их.

Она рассказывала, как, проходя паспортный контроль, поцеловала амулет — не потому, что так уж сильно верила в его силу, а просто на всякий случай. Как надеялась, что амулет, против ожидания, все же обладает некой силой, а не только защищает саму Мерси. Папа первым отправился на таможенный досмотр, и когда его пропустили, у Мерси возникло чувство, что все возможно.

— В Лагосе я в первый раз в жизни увидела море, а теперь увидела небо. Как небо выглядит на самом деле. Оно мне всегда казалось плоским, но в самолете я как будто оказалась внутри неба, как будто оно на самом деле море, только больше, потому что обнимает весь земной шар. Многие думают, что после смерти человек попадает именно туда, в это небесное море. Папа говорил, что давление в самолете плохо скажется на моих барабанных перепонках, они еще не восстановились, но оказалось наоборот. Небо было морем, оно шумело, пело и гудело, но заглушало звуки в голове, и когда мы приземлились в Измире, мне снова так хотелось в небо…

— Какая она была, Турция?

Мерси закрыла глаза и постаралась вспомнить увиденное.

— Измир лежал в голубой бухте, вокруг горы, — сказала она, — а в гавани стояли корабли — выше дома и длиной в несколько кварталов.

Мерси не понимала, как круизные суда могут плавать.

Удержаться на воде не могут даже ее братья, а ведь они гораздо меньше и легче.

В аэропорту было тесно, как на рынке в Кано. В толпе Мерси заметила мужчину со шведским флагом на рюкзаке. Она подошла к нему и спросила, не из Швеции ли он. Да, он из Швеции; в названии городка оказалось столько букв, что Мерси тут же забыла его. Она сказала, что ее семья направляется как раз в Швецию; мужчина улыбнулся и принялся рыться в рюкзаке. Словарь, который он подарил Мерси, был затертым, с рваной обложкой, несколько страниц подклеены скотчем.

Спустя две недели, проведенные в номере измирской гостиницы, Мерси выучила, что “dead” по-шведски “död”[27]. “Boat” по-шведски пишется “båt”[28] и даже звучит похоже. Как “brother” и “broder”[29]. А “heaven” было “himmel”[30], а “sea” — “hav”[31]. Может, не так похоже, но выучить легко.

Они редко выходили из маленького номера — неделю ждали человека, у которого были нужные контакты.

Человек этот принес им обещания и мечты в обмен на десять тысяч долларов; когда папа протянул ему сверток с деньгами, мужчина спросил, нужны ли им спасательные жилеты. “Fifty dollars extra”[32], — объявил он.

— We only need three[33], — сказал папа, указывая на маму и близнецов, которые не умели плавать.

— Fifty dollars anyway[34].

Пока папа перебирал деньги в бумажнике, мужчина не отрываясь смотрел на Мерси, на грудь.

— Let me see… Your muska[35]. — Он улыбнулся и поманил ее пальцем.

— Muska?

— Amulet[36].