— Могу ошибиться, но ему надо было бежать из тюрьмы или вроде того. И его отец сделал ему крылья из воска. Отец предупредил, чтобы он не взлетал к солнцу, потому что тогда воск расплавится, но Икар все равно полетел к солнцу, рухнул в море и утонул.

— А потом?

— Море, по которому плыла наша адская лодка, было тем же морем, в которое упал Икар. Я потом прочитала… Оно называется Икарийское, часть Эгейского моря. После смерти человек попадает в небесное море, понимаешь? Везде говорится, что это история о гордыне и заносчивости.

— Вроде да. Только я не очень знаю, что такое гордыня.

— Наше путешествие было гордыней. Совсем как те восковые крылья.

Мерси знала, что все злое исходит изнутри, но иногда злое бывает результатом процессов вне твоего тела. Результатом злобы других людей, как будто злоба заразна, а еще невидимой силы, разлитой в воздухе. Сейчас такими силами были море и ветер.

Время ощущалось как нечто ненадежное — как когда Мерси не могла уснуть и подолгу вертелась в кровати. Она проголодалась, но ей не хотелось ничего съесть, и, хотя она замерзла, она не закуталась в покрывало, которое дал ей папа. Отец сидел с отсутствующим видом, но иногда улыбался ей или гладил по щеке.

Мерси переполняло чувство, которое она не могла назвать словами. Не страх, но похоже на страх.

Луна светила все слабее, темнота посерела. Кто-то включил карманный фонарик, и по морю взад-вперед заходил конус света. И все время — звук воды, которую вычерпывают и выливают обратно в море.

Ему не было конца, как не было конца воде, и сколько бы они ни выливали, вода снова просачивалась в лодку.

Именно тогда Мерси отделилась от себя прежней.

Все началось со звука.

Трещина в фанере вдруг раздалась до нескольких сантиметров в ширину, черная дыра через всю палубу, лодка накренилась влево, кто-то свалился в воду, другие стали кричать, кто-то попал Мерси локтем в лицо, и она кувыркнулась спиной вперед, прямо в холод и черноту.

Ноги запутались в веревке, на которой держались кранцы, и Мерси потащило вниз, но она сорвала веревку и выплыла на поверхность. Лодки не было. В воде полно людей, но их явно мало! Люди отчаянно кричали, Мерси тоже стала кричать: где все, где близнецы, где мама с папой? Она нырнула, увидела поодаль оранжевое пятно и поплыла туда, вцепилась, потащила. Что-то легкое…

Легкое, как ребенок.

Вытащив спасенного на поверхность, Мерси увидела, что это Нонсо. Младший из близнецов, тот, что родился почти на час позже, с чуть неправильным лицом и одной почкой, поменьше ростом, чем брат. Нонсо, который со стаканом воды в руках скакал по кровати Мерси, облил ее, и она дала ему затрещину. Нонсо, который любил подольше поспать по утрам и который научился считать быстрее брата.

Кашляет водой, но жив. Мерси подняла его голову над водой и поплыла на спине.

Она не знала, долго ли плыть, но понимала, что плывет в правильном направлении, потому что слышала, как волны плещут о камни. Глаза жгло от соленой воды, но вот она ушиблась пятками о твердое и острое, о камни на дне; измученная, Мерси упала на песок, чувствуя, как под спасательным жилетом бьется сердце брата.

Жилет был распорот. Мерси увидела, что он набит газетной бумагой.

Все, кто приплатил за спасательные жилеты, набитые турецкими газетами, камнем пошли на дно.

Из тех, кто не умел плавать, уцелел только Нонсо.

Второго брата Мерси — того, что был крепче, Рами, того, что был часом старше, поглотила глубина. Так же, как маму.

Папа спасся, он вылез на каменистый берег через десять минут после Мерси и Нонсо.

Он то вопил и рыдал, то прижимал их к себе и говорил, как любит их.

Он трясся от холода.

Он их упустил.

Он видел, как они исчезают.

Когда их подобрал греческий траулер, Нонсо начал кашлять. У него внутри как будто забулькало, лицо сначала покраснело, потом посинело.

Нонсо сравнялся возрастом со своим старшим братом.

Он появился на свет на час позже — и успел прожить этот час.

Вода задушила Нонсо уже на берегу. Старые рыбаки плакали, когда в самосской гавани через весь пирс несли маленький труп.

Мерси знала, что горе — как море. Высокие волны сменяются мелкой рябью, но море никогда не успокаивается.

Как чудесно было взлетать все выше! Все стало таким маленьким.

Внизу, под ним, солнце отражалось от морской поверхности, и Икару оно виделось небом, море стало небом. И когда Икар начал падать, ему казалось, что он поднимается вверх.

Суровая Кэти Бейтс из “Долорес Клейборн”, подумал Кевин.

Женщина, которая одиннадцать месяцев была психотерапевтом Фрейи Линдхольм и контактным лицом интерната, производила впечатление опытного психолога. Она сидела в кресле, в котором недавно помещался Луве Мартинсон. На столе лежала история болезни Фрейи: журнал в пять сантиметров толщиной.

— Когда вы видели Фрейю в последний раз перед исчезновением, вы не заметили ничего необычного? — спросил Кевин.

Женщина подалась вперед, утвердила локти на столе и сцепила перед лицом пальцы маленьких, но сильных рук. Жест, выражающий смирение, как во время молитвы — или, как сейчас, демонстрирующий: она здесь главная.

— Кое-какие новые препараты из тех, что продаются через интернет, я упустила, — призналась она, — а заметить физические признаки наркотического опьянения трудно. Могу предположить, что она сидела на каких-то успокоительных. Была, я бы сказала, опасно умиротворенной.

— И что это означает?

— Ты думаешь, что человеку полегчало, что наступил прогресс — и вдруг он лишает себя жизни. Распознать такое состояние очень нелегко. И лишь когда человек уже покончил с собой, задним числом понимаешь, что им манипулировали.

— Что-нибудь еще заставляет вас думать, что Фрейя совершила самоубийство?

Женщина как будто встревожилась.

— Голод, — сказала она.

— Не понял?

– “Голод” — это рок-группа, которая призывает своих фанатов покончить с собой. Фрейя их боготворила.

Кевин знал об этой группе понаслышке, но с музыкой знаком не был. Он подумал и сказал:

— Если я правильно понял, Фрейя рассказывала вам, что принимала участие в съемках порнофильмов. Что именно она говорила?

Терапевт полистала историю болезни. Пять сантиметров бумаги, сотни страниц — и ни намека на то, что же произошло с Фрейей.

Ощущение беспомощности и отчаяния.