– Я выбираю бульон и морс, – сказала она, опомнившись, – но мне их перед наркозом, наверное, нельзя. И твоей быть я тоже не могу, это было бы несправедливо. Не нужна тебе жена-инвалид.

– Много ты знаешь, кто мне нужен. – Сережа все-таки надел ей на безымянный палец сверкающий изумрудный цветок на серебряном стебельке.

– У меня никогда не будет детей, это ты понимаешь? – Леночка залюбовалась чудесным подарком и не удержала пары горючих слезинок. – Да и как женщина я, скорее всего…

– Ах, ты и о моих сексуальных пристрастиях тоже осведомлена лучше меня самого! Потрясающее самомнение! И вообще, скажи прямо, да или нет?

Магическое и запретное слово «сексуальных» совсем выбило Леночку из колеи. Говорят разве такое вслух? Нет, нет и нет! Но от легкого прикосновения его губ к ее шее будто шумно забила крыльями бабушкина Синяя Птица…

– Спроси меня еще раз, завтра, – увильнула от ответа затрепетавшая, но осторожная девочка, – когда я проснусь.

Профессор Казаков призывает на помощь всю свою выдержку и весь свой опыт, но рука все равно предательски дрожит: в такой ситуации он никогда еще не был. Саркома матки – заболевание само по себе достаточно редкое, примерно два процента всех злокачественных маточных опухолей, и диагностируется, как правило, с огромным трудом. Далеко не каждое предоперационное обследование дает однозначный результат, так что зачастую правильный диагноз удается поставить только после удаления опухоли. Это нормальный ход событий. Здесь же с точностью до наоборот все анализы и тесты, какие только можно себе представить, не допускали альтернативных трактовок. Полное цитологическое обследование, гистерография, гистероскопия, соскоб и прочая и прочая… Решительно все. По крайней мере со второго захода.

И что?

Никакой опухоли у женщины, лежащей на столе, нет. Нет, если только Казаков еще может доверять своему зрению.

– Валентина, взгляните, – он кивает медсестре, – видите вы что-нибудь?

Под стерильной маской никому не заметно, как Валентина прикусывает губу.

– По-моему, нет, хотя…

– Даша, взгляните вы.

У медсестры Даши сегодня особый день: профессор впервые позволил ей присутствовать в операционной.

– А как выглядит то, что я должна увидеть?

– Примерно как рассыпчатый кочан цветной капусты, растущий из стенок матки. – В решающие моменты Казаков привык говорить понятно и просто, не затрудняя чужих ушей сложной латинской премудростью.

– Нет, ничего подобного я не вижу, – отвечает Даша тоже просто.

– Ну, вот и я не вижу, – немного успокоенный, профессор снова поворачивается к Валентине. – Зашиваем.

– То есть как – зашиваем, Максим Петрович? После всего?.. А если опухоль все-таки есть? – Валентина медлит подать необходимый инструмент.

– Где? Покажите.

– Ну, я не знаю, где-нибудь… Зачем вам рисковать своей репутацией? Пойдет слух, что вы при операции не заметили рака, все пациенты уйдут к Малютину…

Перечить самому Казакову более чем легкомысленно, он шеф, корифей, почти бог, но на уме у Валентины сейчас только одно: что она будет делать, если рассерженный американец, заподозрив подвох, потребует назад свои деньги, уже вложенные ею в ремонт квартиры?

– И что вы предлагаете? – Не то чтобы профессор в самом деле хотел узнать ее мнение, ему просто нужна пауза, роздых.

– Давайте доведем операцию до конца, раз она уже все равно оплачена. Кто знает, найдется ли у бедной девочки в следующий раз такой щедрый спонсор?.. Даром он, что ли, потратился?

– Вы так считаете? – Казаков обращается к проговорившейся Валентине, а смотрит на остолбеневшую Дашу. – А вы, Дашенька? Что выбираете вы? Выбирайте!

– Я? – Ей совсем непонятно, почему выбор между жизнью и смертью, полноценностью и неполноценностью, счастьем и несчастьем двадцатилетней Леночки, о чьем сказочном романе с американским миллионером вот уже третьи сутки судачит весь персонал, должна осуществить именно она, понятия не имеющая, как выглядит саркома. – А почему я, Максим Петрович? Разве я имею право?

– А Валентина имеет? – профессор испытующе сверлит ее взглядом. – Не кажется ли вам, Дашенька, что, если вы скромно промолчите, в конечном итоге обязательно выберет она?

Боль понемногу берет свое, ложится тяжелым камнем внизу живота, прорастает сквозь тело, как упрямый росток кипариса, распускается черно-белыми листочками незнакомых холодных лиц. Леночка все еще спит, и во сне потный толстый мент с пустыми глазами одну за другой подсовывает ей фотографии.

– Смотри внимательно. Он или нет?

Лица ложатся, как карты в пасьянсе, одно к другому, перемешиваются, снова складываются в узор.

«Я не хочу! Не хочу!» – Леночка пытается крикнуть, но не может, язык словно приклеился к гортани, и из пересохшего горла не вырывается ни единого звука.

– Смотри сюда, не отвлекайся! – Дядя силой разворачивает ее голову к столу. – От тебя зависит, поймают убийц или нет. Поняла? От тебя одной! Не поймают – ты будешь виновата!

– Да перестаньте, честное слово! – Мент зыркает по сторонам свиными глазками. – Она-то тут при чем?

– Ни при чем, ни при чем, – отмахивается дядя и шуршит новенькими купюрами в целлофановом пакете, – вот, это ваши. А ты смотри давай, смотри! Листайте, листайте, не два же дня мне тут с ней сидеть!

«Мама! Папа!» – в испуге зовет Леночка, но голос снова отказывается повиноваться.

– Посмотри вот эти, узнаешь кого-нибудь? – Мент подвигает ей еще несколько снимков. – Вот, вот, он убил, да? Вот этот, чернявый, нос прямой, глаза серые. Риелтор. Ну, узнавай давай! Он?..

– Ну, что, Аленушка, выспалась? – Сережа целует ее в пересохшие губы. – Я тебя теперь буду так называть.

Леночка судорожно сглатывает слюну. Свежие швы болят, как зуб.

– Ничего, все пройдет, не бойся, я с тобой. – Он снова целует, и гладит, и опять целует. – Ты решила? Да или нет?

Чернявый, нос прямой, глаза серые… Вот почему он с самого начала ей знаком… Невольная дрожь пробирает ее до костей, встряхивая, как зимнее пальто после лета. Нет, он не убийца, но дядя потом говорил бабушке, пытавшейся отстоять внучкины имущественные интересы, будто какие-то риелторы «совершенно легально» перекупили шикарную родительскую квартиру всего за день до их смерти…

– Елена Дмитриевна! – громкий голос профессора Казакова, словно колокол, отдается в ушах, даря ей новую отсрочку. – Елена Дмитриевна! У меня для вас прекрасная новость!..

«Господи, неужели в этом мире для меня есть еще прекрасные новости?!»

Через шесть дней Леночку выписывали домой, и забирать ее, конечно, приехал Сережа.