Среди этих недругов был Джон Ласель, некогда состоявший на службе у Томаса Кромвеля. Ярый протестант, он пытался отомстить Норфолку и Гардинеру за гибель своего благодетеля. У Ласеля была сестра Мэри – та самая Мэри Ласель, которая когда-то отчитала Генри Мэнокса за безнравственное поведение с девицей Кэтрин Говард, когда та еще жила в доме своей бабки. Покинув службу у старой герцогини, Мэри вышла замуж за мистера Холла из Ламбета и жила с семьей поблизости от Лондона. Однажды Джон, навещая сестру, спросил:

– Ты случайно не была знакома с нашей доброй королевой, Мэри?

– О, я прекрасно знала ее. Она же воспитывалась у леди Норфолк, – ответила бывшая камеристка.

– Может, по старой дружбе ты попросишь королеву Кэтрин взять тебя на службу при дворе, – подсказал сестре Джон.

– И не подумаю, – зло огрызнулась Мэри.

Джон удивленно посмотрел на сестру.

– Почему?

– Я никогда не стану служить распутнице! – вознегодовала женщина. – И не проси меня об этом. Ты даже не представляешь, что она вытворяла, будучи еще совсем девчонкой!

И Мэри рассказала изумленному брату о шалостях в девичьей спальне воспитанниц старой герцогини.

– У Кэтрин был сначала учитель музыки Мэнокс, а потом Дирэм, который ныне состоит при ней личным секретарем… и бог знает кто еще! – возмущалась Мэри. – Это вовсе не было тайной. Леди Норфолк на такое поведение закрывала глаза.

– Неужели все это правда, Мэри? – Джон Ласель с трудом верил в свою удачу. Сведения, порочащие государыню, он собирался получать от сестры после того, как та устроится на службу в королевский замок.

– Правда, – заявила Мэри, обиженно поджав губы.

– Ну, раз так… Наверное, тебе не стоит просить ее об услуге, – задумчиво произнес Джон.

Вскоре он попрощался с сестрой и поспешил вернуться в Лондон, чтобы сообщить новость архиепископу Кранмеру.

Соглядатаям Кранмера не стоило большого труда раскрыть тайну Кэтрин и Тома, и архиепископ спокойно дожидался возвращения короля из поездки на север страны. Когда двор перебрался на зиму в Гемптон-Корт, враги Кэтрин были уже готовы нанести ей сокрушительный удар. Постеснявшись обратиться к королю лично, Кранмер доверил обвинение бумаге.

«Государь, – читал Генрих, с трудом разбирая почерк Кранмера, – в течение многих месяцев Вам бессовестно изменяют…»

Вначале Генрих наотрез отказался верить письму. Призвав к себе архиепископа, король в сердцах вскричал:

– Кто-то распространяет эту злобную клевету, дабы опорочить королеву, а вы всему верите!

– Ваше Величество, – пытался убедить государя Кранмер, – нам доподлинно известно, что…

– Прекратите! Пусть Райотсли расследует всю эту историю, дабы злоумышленники, посмевшие позорить королеву гнусными наветами, предстали перед судом.

– Я немедленно распоряжусь… – кланяясь и пятясь к двери, сказал Кранмер: он был весьма доволен собой.

Лорд-канцлер Райотсли приказал схватить Мэнокса и Дирэма, и те – под пытками – подробно рассказали о своих отношениях с Кэтрин, подтвердив рассказ Мэри Холл, которую в то же время допрашивал Кранмер. Выяснив все обстоятельства дела, Райотсли и Кранмер поспешили к королю, которому вместе с членами Совета пришлось выслушать всю историю прелюбодеяния супруги.

Генрих был словно громом поражен. Сначала он кричал, требовал немедленно умертвить женщину, подло обманувшую его, а затем разрыдался, оплакивая свою злосчастную судьбу.

В ту роковую ночь в Гемптон-Корт королева несколько раз пыталась объясниться с мужем, но тщетно: Генрих отказывался принимать ее.

Король поклялся отомстить всем, кто имел неосторожность полюбить Кэтрин. Он велел Кранмеру и Райотсли допросить Кэтрин, которая сперва все отрицала, но на следующий день, осознав, что лгать бесполезно, изложила свое признание на бумаге.

«После того как Мэнокс настойчивыми речами склонил меня потакать его порочным намерениям, я позволила ему прикасаться к потайным местам моего тела, – написала Кэтрин. – С Дирэмом я великое множество раз совершала то, что совершает муж с женою…»

Она хорошо знала Генриха и понимала, что уцелеть ей вряд ли удастся. И тем не менее она умоляла короля пощадить ее, смиренно признавая свою вину. Однако, несмотря на настояния тех, кто вел допрос, Кэтрин отказывалась признать, что была помолвлена с Дирэмом.

– О помолвке не могло быть и речи, – возражала она и гордо поясняла: – Говарды не заключают браков с людьми, подобными Фрэнсису Дирэму.

Юная королева не пожелала дать Генриху предлог для расторжения брака, хотя была напугана до смерти. Прошлое настигло Кэтрин, но худшее ждало ее впереди. Члены Тайного совета, расследуя добрачные приключения Кэтрин Говард, прознали и про любовную связь королевы Кэтрин. Вскоре они уже допрашивали ее о Томасе Калпепере.

– Я дарила ему ценные подарки и тайно встречалась с ним, но близких отношений у нас не было, – ответила она. – Зная о моем прошлом, он заставлял меня исполнять его просьбы. О наших встречах знала леди Рошфор, поскольку по настоянию Калпепера именно она их устраивала.

Постельничий тоже отрицал любовную связь с королевой, но все же признал:

– Я намеревался содеять дурное с королевой, и она ничуть не менее желала содеять со мною то же. Она настаивала на тайных свиданиях, я же повиновался ей охотно.

Леди Рошфор, стараясь обелить себя, утверждала, будто ни в чем не виновата.

– Я выполняла их приказы против своей воли, – говорила она. – Я не присутствовала при встречах королевы с Калпепером, но про близость их судила по тому, что слышала и замечала…

Тайные советники короля не вдавались в подробности, они объявили, что постельничий сознался в желании совершить плотский акт с королевой, а согласно закону об измене уже одно желание причинить вред королю, высказанное вслух, приравнивалось к самому деянию.

Они объявили также, что поступление Дирэма на службу к королеве обличает его в намерении соблазнить ее, поэтому он тоже повинен в измене.

Пока шел суд, Кэтрин пребывала под стражей в старом монастыре близ Ричмонда. Там она узнала, что по приказу короля была схвачена и престарелая герцогиня Норфолк со всеми своими воспитанницами и домочадцами. Дирэм и Калпепер томились в Тауэре.

Безутешный Генрих, уединившийся в охотничьем замке в нескольких милях от Лондона, никак не мог решиться подписать Кэтрин смертный приговор. Ночами он ворочался без сна, вспоминая восхитительные мгновения блаженства. Возможно, в конце концов он призвал бы ее и простил, но архиепископ Кранмер не позволил восторжествовать нежным чувствам.

– Позор можно смыть только кровью, Ваше Величество, – заявил он, зорко следя за выражением лица своего государя. – Парламент уже вынес суровый приговор. Вам предстоит лишь скрепить его своей печатью.