Редкие прохожие, кутаясь в обширные плащи, жались к стенам домов и спешили восвояси, мечтая поскорее очутиться в теплой постели. Минуя роскошный дворец епископа Винчестерского Стивена Гардинера, они непременно бросали взгляды на ярко освещенные окна. Для лондонцев не была тайной любовь епископа к светским развлечениям, однако немногие знали, что этим вечером Стивен Гардинер принимал самого государя вместе с его новой супругой Анной Клевской и сопровождавшими их придворными.

На столах, полукругом стоявших вдоль стен, беспрерывно менялись блюда: паштеты, зажаренная целиком дичь, павлины, лебеди, фазаны и цапли – украшенные собственными перьями, с позолоченными клювами и лапами, – сочащиеся кровью огромные куски говядины, каждый из которых с трудом тащили на золотом блюде четверо слуг… Вино и пиво текли рекой…

Танцоры, жонглеры, акробаты и певцы, сменяя друг друга, выходили на середину зала и под звуки ни на миг не смолкавшего небольшого оркестра старались развлечь короля.

Но как они ни старались, как ни выбивались из сил, король оставался равнодушным.

Генрих VIII в своем золотисто-красном облачении восседал во главе стола и даже не пытался скрыть, что смертельно скучает. Съел он мало: всего несколько кусков паштета, три-четыре форели, полтора индюшонка да бычье ребро. Развалившись в огромном кресле, он взирал на артистов столь тусклыми глазами, что присутствующим могло казаться, будто король дремлет, тем более что его могучая грудь лишь время от времени вздымалась от богатырского вздоха. Однако хорошо знавшие Его Величество хозяин особняка и устроитель пиршества прекрасно понимали, что такое поведение государя свидетельствует о его крайнем неудовольствии. Бросая друг на друга опасливые взгляды, они лихорадочно придумывали новое развлечение для своего господина…

Рядом с супругом блаженно улыбалась Ее Величество Анна, одетая в платье из алого бархата; платье это было столь густо усеяно драгоценностями, что королева с трудом могла передвигаться. Она отлично поужинала и теперь, дожидаясь сладостей, благосклонно наблюдала за действиями актеров. Ей прием у епископа явно пришелся по душе. Она – единственная из присутствующих – не обращала внимания на плохое настроение государя. Анна отлично знала причины монаршей меланхолии, ибо сама была повинна в ней.

Всего три месяца прошло с тех пор, как Генрих, вняв совету канцлера Томаса Кромвеля и поверив портрету художника Ганса Гольбейна, совершил глупость – женился на Анне Клевской…

Их связь только официально можно было называть браком, потому что, устрашенный видом «фламандской кобылы», король так и не смог выполнить свой супружеский долг. Сестра герцога Клевского – огромного роста немка с маленькими бесцветными глазками, с бледным лицом, изрытым оспинами, – при первой же встрече вызвала отвращение у своего будущего супруга. Теперь, каждую ночь деля с ней ложе, Генрих вежливо касался губами ее щеки и, повернувшись к жене спиной, засыпал.

Правда, он уже убедился, что Анна – особа весьма умная, так что с некоторых пор беседы с супругой доставляли королю явное удовольствие. Он был даже не прочь подружиться с ней – но не более того. Анна же, все понимая, хоть и страдала от такого пренебрежения, никогда ни единым словом не пожаловалась на судьбу. Она всячески угождала мужу, не делая, однако, попыток соблазнить его.

Вину за свой неудачный брак король возлагал на весь белый свет, но в первую очередь – на своего канцлера, навязавшего ему этот безрадостный союз (уже четвертый по счету). После Екатерины Арагонской, которую он отверг, Анны Болейн, которую велел обезглавить, и Джейн Сеймур, которая умерла от родильной горячки, подарив ему болезненного сына, он мечтал о красавице жене, с которой приятно будет делить ложе…

И вот чем обернулись его мечты!

Однако королю и в голову не приходило, что Анна тоже имеет право быть недовольной. Ведь ее супруг давно вышел из юношеского возраста, да и красотой особой не блистал. Пятидесятилетний рослый и очень тучный мужчина с незаживающей язвой на правой ноге, с багровым лицом, водянисто-зелеными глазками и маленьким ртом обиженного ребенка, он походил на гору пурпура и золота в своем трещавшем по швам камзоле. В его редкой бородке и курчавой огненно-рыжей шевелюре блестела седина. Искренне восхищаться им не могла бы ни одна женщина, но это не имело никакого значения – ибо он был королем, и ни один смельчак не предложил бы ему посмотреться в зеркало, прежде чем предъявлять претензии жене.

Сидевшего тут же за столом Кромвеля, украдкой поглядывавшего на своего повелителя, обуревали невеселые мысли. Ведь он знал, что король предпочитал женщин хрупких, гибких как лоза, проворных и белокожих, с нежным взглядом и румянцем смущения на щеках… Как же получилось, что он выбрал Генриху в подруги эту «фламандскую кобылу»? Видимо, в самом деле на него, Томаса Кромвеля, нашло какое-то затмение. И что дальше? Развод? Топор палача? Да нет, скорее всего головой придется поплатиться ему, канцлеру, за допущенную им досадную ошибку. Положение его с каждым днем становилось все менее завидным, и Кромвель понимал, что он сохранит жизнь лишь до тех пор, пока не найдется женщина, которая сумеет очаровать короля… Вот тогда-то он в последний раз и понадобится Генриху, как свидетель на бракоразводном процессе, а потом… Об этом Кромвель предпочитал не думать.

Генрих вдруг пошевелился и утомленно потребовал подать ему кубок вина. Он вопросительно посмотрел на Гардинера. «Разве так развлекают высокого гостя?» – говорил его полный скуки взгляд.

В следующее мгновение к королю приблизился герцог Норфолк.

– Ваше Величество, разрешите представить вам мою племянницу Кэтрин Говард, – подобострастно глядя на монарха, промолвил он.

– Разрешаем, – кивнул Генрих. – Чем она может нас порадовать? – В глазках-бусинках мелькнуло любопытство.

– Она играет на лютне и неплохо поет, – ответил Норфолк, зная, как угодить своему господину: Генрих сам любил музицировать.

Он подал знак, и в зал вошла обворожительная семнадцатилетняя девушка с огромными светло-карими глазами и длинными темными кудрями. В руке она держала лютню.

При ее появлении король заморгал, и его капризные губы впервые за весь вечер растянулись в улыбке.

Кромвель побледнел. Этот католик Норфолк, которого канцлер ненавидел всей душой, снова подсовывал королю свою племянницу, словно забыл, какая участь постигла первую – Анну Болейн! При виде Кэтрин канцлеру едва не стало плохо. Вторая племянница Норфолка красотой затмевала первую…

– Подойдите ко мне, дитя мое, – пригласил Генрих Кэтрин, указывая девушке подушечку у своих ног.

Та без лишних слов опустилась на указанное ей место и почти сразу же запела. Услышав ее свежий, чистый голосок, король удовлетворенно кивнул – он был покорен. Гости заулыбались.

– Милая Анна, – сказал Генрих, поворачиваясь к жене, – мне бы хотелось, чтобы вы взяли под свое покровительство это прелестное дитя.

– Вы же знаете, с каким удовольствием я выполняю любые ваши пожелания, супруг мой, – ответила Анна. – Я буду рада видеть Кэтрин среди своих фрейлин. Вы же, милый Генрих, сможете в любое время наслаждаться игрой и пением племянницы герцога Норфолка.