Когда в ту ночь я уснула, мне приснилась морда Шелби за моим окном и глаза Джека в лесу.

В ту ночь впервые за очень долгое время мне приснились псы мистера Дарио.

Проснулся я дрожащий и весь в испарине; во рту стоял привкус крови. Я отодвинулся от Грейс, как будто бешеный стук моего сердца мог разбудить ее, и провел языком по окровавленным губам. Во сне я прикусил язык.

Так легко было, превратившись в человека, забыть первобытную жестокость моего мира в теплой постели Грейс. Так легко было увидеть нас ее глазами: призраками в лесной чаще, бесшумными, загадочными. Будь мы просто волками, возможно, она была бы права. Обыкновенные волки не представляют никакой угрозы. Но мы не были обыкновенными волками.

Этот сон подсказывал, что я не обращаю внимания на знаки. Те самые, которые говорили, что я принес жестокость своего мира в мир Грейс. Волки у ее школы, у дома ее подруги, а теперь и у ее собственного. Волки, под шкурой которых скрывались человеческие сердца.

Лежа в темноте в постели Грейс, я изо всех сил напрягал слух. Мне показалось, что я слышу крадущиеся шаги на террасе и что запах Шелби просачивается даже сквозь закрытое окно. Я понимал, что ей нужен я — вернее, то, что я собой олицетворял. Я был любимцем Бека, вожака стаи в человеческом обличье, и Пола, вожака стаи в обличье волчьем, и, по логике вещей, должен был стать преемником их обоих. В нашем мирке я обладал немалой властью.

А Шелби ох как хотелось власти.

И псы Дарио послужили тому доказательством. Когда мне было тринадцать и я жил в доме Бека, наш ближайший сосед, живший всего километрах в тридцати от нас, уехал и продал свой огромный дом богатому чудаку по фамилии Дарио. На меня лично мистер Дарио особого впечатления не произвел. От него исходил специфический запах, наводивший на мысли о том, что он умер и был превращен в мумию. Когда мы как-то зашли к нему в гости, большую часть времени он объяснял нам устройство навороченной сигнализации, — он установил ее для охраны антиквариата, торговлей которым занимался (потом Бек рассказал мне, что на самом деле это были наркотики). А еще хвастался своими сторожевыми псами, которых выпускал, когда куда-то отлучался из дома.

Он продемонстрировал их нам. Это были жуткие твари со складчатой бледной кожей и злобным оскалом. Специальная порода, выведенная в Южной Америке для охраны скота, пояснил мистер Дарио и с явным удовольствием упомянул, что они способны содрать с человека скальп и сожрать его. Бек неуверенно выразил надежду, что мистер Дарио не будет выпускать их за пределы своего участка. Кивнув на ошейники с металлическими шипами изнутри («Собачки получают неслабый удар», — сказал мне потом Бек и нарисовал в воздухе знак высокого напряжения), мистер Дарио заверил нас, что опасность лишиться скальпа грозит лишь тем, кто заберется к нему на участок, чтобы похитить его антиквариат. В доказательство он продемонстрировал нам блок питания, при помощи которого управлял ошейниками и не давал собакам отходить далеко от дома; устройство было покрыто черной краской, от которой у него на пальцах оставались черные разводы.

Больше никого из наших собаки, похоже, не волновали, зато я на них просто зациклился. Я ни о чем не мог думать; мне представлялось, как псы вырываются на свободу и рвут Бека с Полом на куски, сдирают с них скальпы и пожирают их. Собаки не выходили у меня из головы много недель подряд, а потом, в самый разгар лета, как-то раз я застал Бека на кухне, в шортах и футболке. Он поливал маринадом ребрышки для барбекю.

«Бек?»

Тот даже не оторвался от своего занятия.

«Чего тебе, Сэм?»

«Ты покажешь мне, как убить собак мистера Дарио? — Бек обернулся ко мне, и я добавил: — Если понадобится?»

«Это тебе не понадобится».

Я терпеть не мог клянчить, но пошел на это.

«Ну пожалуйста!»

Бек поморщился.

«У тебя не хватит духу».

Это была правда: в человеческом обличье я не выносил вида крови.

«Пожалуйста!»

Бек сделал строгое лицо и велел даже не думать об этом, однако на следующий день принес домой десяток битых кур и принялся учить меня отыскивать слабые места в суставах и ломать их. Когда я прекратил хлопаться в обморок от хруста куриных костей, он принес красное мясо, сочащееся кровью, от вида которого меня подташнивало. Кости были твердые и холодные, несокрушимо крепкие, и сломать их было возможно, лишь отыскав сустав.

«Ну как, тебе еще не надоело?» — поинтересовался Бек несколько дней спустя.

Я помотал головой; псы преследовали меня во сне и вторгались в песни, которые я сочинял. Мы продолжали тренировки. Бек раздобыл записи любительской видеосъемки с собачьих боев; мы вместе смотрели, как собаки рвут друг друга в клочья. Я зажимал рот; меня воротило от вида крови; однако я упрямо смотрел, как одни собаки пытаются вцепиться сопернику в горло, а другие — в передние лапы, ломая их и обездвиживая противника. Бек обратил мое внимание на одну особенно неравную схватку, в которой здоровый питбуль дрался с маленьким метисом терьера.

«Понаблюдай за этим песиком. Он — это ты. В человеческом обличье ты сильнее большинства людей, но все равно не так силен, как собаки Дарио. Смотри, как этот малыш дерется. Он изматывает большого пса. А потом душит его».

Я смотрел, как крошечный терьер загрызает большущего пса. А потом мы с Беком выходили из дома и дрались: большой пес с маленьким.

Лето подошло к концу. Мы один за другим начали превращаться в волков. Первыми — самые старшие и беспечные. Вскоре людей в доме осталась жалкая горстка: Бек, державшийся на чистом упрямстве, Ульрик, бравший хитростью, и Шелби, которую держало желание быть рядом с Беком и со мной. И я, потому что был молод и не успел еще исчерпать свой запас прочности.

Никогда не забуду звуков собачьего боя. Тот, кому не довелось этого слышать, не может представить себе первобытную жестокость псов, стравленных с целью уничтожить друг друга. Даже в волчьем обличье мне никогда не приходилось быть свидетелем подобного поединка: члены стаи дрались ради главенства, а не ради того, чтобы убить.

Я был в лесу; Бек велел мне никуда не высовываться из дома, но я, разумеется, вышел прогуляться перед сном. У меня возникла смутная идея написать песню на рубеже дня и ночи, и стихи как раз начали складываться, когда я услышал собачью грызню. Источник звука был где-то поблизости, в лесу, не на участке мистера Дарио, но это были не волки. Я мгновенно узнал этот волнообразный рык.

А потом я их увидел. В сизых сумерках показались два гигантских белых призрачных пса — чудовища Дарио. Они рвали черного волка, истекающего кровью. Волк, Пол, делал все, что предписывали законы стаи: прижал уши, поджал хвост, пригнул голову — каждой своей черточкой выражая покорность. Но псы понятия не имели о законах стаи; они умели лишь нападать. И потому принялись рвать Пола на куски.