– Даже несмотря на то что они пытались унизить тебя, заставив раздеться?

Ардмор ухмыльнулся.

– Я увидел, как расширились твои глаза, когда ты осознала, на что смотришь. Тот миг искупил всякое унижение. Кроме того, Аннабел, что, если бы я полез в драку?

– Ты был гораздо сильнее любого из них.

– Я мог бы отобрать у них одно ружье, – сказал он. – И что бы я тогда стал с ним делать?

– Пригрозил бы им.

– Такими вещами не шутят. Я бы никогда не направил ружье на человека, потому что у меня никогда не возникло бы намерения убить его. – Он умолк. – И вот ответ на вопрос о том, что погубило бы мою бессмертную душу: убийство человека. На сколько поцелуев это тянет?

Аннабел невольно рассмеялась. Он поцеловал ее – да так, что у нее захватило дух.

Граф Мейн отложил в сторону подробный отчет о подающем надежды годовике, предлагавшемся Графтонским конным заводом, и вздохнул. Его дворецкий стоял в дверях кабинета, вытянувшись в струнку от раздражения. Римпл давал понять, что может мириться с распутством своего хозяина при условии, что будут соблюдаться приличия.

– Она здесь? – спросил Мейн, заранее зная ответ.

– Карета с гербом Мейтлендов остановилась у парадного входа, – сказал Римпл, едва шевеля губами. – Если вам угодно, я выясню, находится ли леди Мейтленд внутри. Поскольку она не показалась наружу, я склонен предположить, что ее светлость желает, чтобы вы присоединились к ней в экипаже.

По мнению Римпла, джентльмены могут наносить визиты незамужним дамам, но никак не наоборот. Лондонский свет был того же мнения. И тем не менее Мейну отчего-то не удавалось убедить в этом Имоджин: она уже дважды за эту неделю наносила ему визиты средь бела дня, что давало слугам в верхней и нижней части Сент-Джеймс-стрит широкие возможности для сплетен, а также услаждало читателей скандальных газетенок, нуждавшихся в свежем материале.

Мейн поднялся. Когда он укладывал барышень в постель одну задругой, жизнь была куда легче, чем теперь, когда он не спал с одной-единственной барышней – Имоджин. Прежние его партнерши четко понимали власть репутации, понимали необходимость ненавязчиво демонстрировать целомудренное поведение и сохранять восхитительную пикантность тайны. Имоджин же была что тот щенок: врывалась, куда ее душа пожелает, и не заботилась о последствиях!

Римпл протянул Мейну пальто.

– Быть может, ее светлость желает, чтобы вы присоединились к ней для короткой прогулки по парку, – предположил он.

Мейн понял. Если он сам сядет в карету, вместо того чтобы позволить Имоджин войти в дом, то никакого скандала не последует. Он накинул пальто, выбрал шляпу из трех, предложенных лакеем, и вышел навстречу лучам утреннего солнца. Он по-прежнему испытывал некоторое потрясение, очутившись на ногах в такую рань.

До прошлого года он редко отправлялся спать раньше пяти часов утра, проводя вечера за танцами, а ночи – под пышным боком какой-нибудь красотки. И как следствие он годами ухитрялся не видеть утреннего света. Теперь он огляделся по сторонам и пожал плечами. Он не собирался обманывать себя, утверждая, что вид росы, сверкавшей на остроконечных листьях нарциссов, что росли у парадного крыльца его дома, возмещал удовольствие от вида женских глаз, закрывшихся в экстазе.

Лакей, ждавший у кареты, при его приближении распахнул дверцу. Неужели он пообещал отправиться на прогулку нынче утром? Определенно нет. Было только девять часов, а он обыкновенно поддерживал иллюзию того, что он по-прежнему ведет светскую жизнь, хотя в последнее время все чаще ловил себя на том, что вечерами сидит дома с книгой.

Он снял шляпу и залез в карету. Но вместо кокетки, с дьявольским упорством нарушающей приличия, его взору предстала необычайно респектабельная компания.

– Ба, Гриззи! – воскликнул он и, нагнувшись, поцеловал сестру в щеку. – И мисс Джозефина! – Он кивнул младшей сестре Имоджин, и, наконец, самой Имоджин. – Должен сказать, что мое обещание прогуляться с вами в экипаже нынешним утром непостижимым образом вылетело у меня из головы.

– Мы ни о чем не уславливались, – беспечно молвила Имоджин.

– В таком случае чем я обязан подобным удовольствием? – вопросил Мейн. – Я полагал, что ты лежишь в постели с простудой, Гриззи. – Он уселся напротив сестры.

– Пик болезни уже позади, – ответила она. На взгляд брата, вид у Гризелды все еще был несколько изможденный. Конечно, она, должно быть, впервые поднялась в такой час с тех пор, как начался сезон.

– Так чем я обязан удовольствием видеть вас, принимая во внимание твое недомогание? – осведомился Мейн. Карета дернулась и покатила вниз по улице без дальнейших проволочек. – Могу я узнать, куда мы направляемся?

На минуту в карете воцарилась странная тишина.

Выгнув бровь, Мейн посмотрел на лица своих спутниц. Гризелда закрыла глаза и, по всей видимости, притворилась, что не расслышала вопроса. Следовательно, несмотря на то что его сестрица отрицала свою причастность к этой поездке, она совершалась с ее одобрения.

Имоджин одарила его лукавой усмешкой. Он все чаще видел на ее лице это озорное выражение, по мере того как ее скорбь по мужу понемногу шла на убыль. Надобно полагать, ее истинная натура начинала проглядывать наружу – мысль, которая наполнила бы трепетом любого мужчину в здравом рассудке.

– Похоже, мне не понравится ваш ответ, – заявил он.

– Лично я, – сказала Имоджин, – люблю сюрпризы. Вот когда Аннабел с Тесс устроили сюрприз на мой восьмой день рождения…

– Имоджин!..

Она надулась – сочные темно-красные губки ее были пухлыми, точно ягоды малины. В такие минуты он спрашивал себя, все ли у него в порядке по части физиологии. Казалось, он не ощущал даже проблеска желания, а Имоджин была в высшей степени желанной.

От этой мысли он помрачнел.

– Будьте столь любезны, не тяните. Куда мы держим путь?

– В Шотландию, – сияя, изрекла она. – Разве это не приключение?

– Если вы предполагали таким способом пригласить меня, то я не еду с вами. На носу скачки в Аскоте. У меня нет ни капли свободного времени и еще меньше – интереса. Когда вы планируете ехать? И зачем?

– Пожалуйста, поедемте с нами! – взмолилась Имоджин, придав своим прекрасным темным глазам трагическое выражение. Другой мужчина, столкнувшись с этой мольбой, бесстрастно подумал Мейн, уже валялся бы у нее в ногах. Минуту назад Имоджин была похожа на капризную озорницу, а теперь являла собой воплощение женственности, глядя на него так, словно в целом свете только он один мог спасти ее от гильотины. В глазах ее блестели слезы, губки надулись, а грудь вздымалась…

– Ни за что, – сказал он. И из чистого любопытства прибавил: – Вы планировали дать это маленькое представление на сцене?

– Какое представление? – спросила она с видом кошки, никогда не нюхавшей сливок.