— Попробуй, это интересно. — Я решил не очень выпендриваться и пару раз тоже промахнуться, но все-таки выиграть для нее какую-нибудь игрушку.

Хозяин тира выдал нам свинцовые пульки, и мы начали стрелять в металлических уток, движущихся в ряд друг за другом. Наверное, прицел был сбит, потому что я сразу же промазал. Второй выстрел — тоже мимо. Утку удалось сбить лишь на третий раз, и еще одну — четвертым выстрелом — только задеть. Пятую пульку я позорно потерял, перезаряжая ружье.

— Ничего, ребята, в следующий раз повезет, — ухмыльнулся старый пройдоха за стойкой. Аделаида потянула меня за рукав, но я уже завелся. Занимаюсь этим делом сколько себя помню, могу попасть в монетку за две сотни метров, а тут — какие-то жестяные утки!

— Еще! — потребовал я.

— Не трать зря деньги, — стала уговаривать меня Аделаида, но я заявил, что просто получаю удовольствие и сейчас выиграю ей игрушечного кролика. Первый выстрел — одна есть. Вторая. Третья. Четвертый — мимо. В пятый раз я попал, но утка почему-то не упала. На ней даже осталась отметина. Я подозвал хозяина.

— Бывает такое, — ответил он. — Если попадаешь под углом, они не падают.

— Не было никакого угла! — возмутился я. — Да она у вас просто приклеена!

Злополучная утка снова проплыла мимо. Старик тронул ее пальцем, и она послушно опрокинулась.

— Извини, приятель, мы их не приклеиваем. Просто они иногда почему-то не падают.

Я вынул бумажник и достал бумажку в десять фунтов. В этот момент Аделаида взвизгнула от восторга.

— Есть! — Она в восторге потрясла ружьем. — Пять подряд!

— Ну что ж, красавица, какой приз хочешь? Любой со средней полки.

— Слона! — ткнула она пальцем в пухлого монстра цвета той сахарной ваты, что мы кинули в урну.

— Пожалуйста, милочка, отличный выбор!

Аделаида торжественно приняла слона и подняла его над головой, словно футбольный кубок.

— Я попала пять раз! — похвасталась она и, прежде чем я успел пожаловаться на приклеенную утку, протянула слона мне. — Вот!

— Что? Нет, я…

— Бери-бери! Я выиграла его для тебя, пусть он у тебя и будет, — настаивала она.

Я пытался деликатно отказаться, но она и слышать ничего не хотела. В конце концов, чтобы не обижать ее, игрушку пришлось взять. Аделаида победным шагом двинулась вперед. Я бросил мрачный взгляд на хозяина, но он лишь улыбнулся и развел руками.

Представляете? Мы всего полчаса как приехали, и теперь мне весь день придется таскать с собой это розовое чудище!

* * *

Мы долго бродили по пляжу, смеясь и болтая. Аделаида разулась и зашла по колено в воду, но вскоре вернулась.

— Холодно, и камни острые, — пожаловалась она.

— Правильно, потому я и не полез туда.

— Ты когда-нибудь пускал блинчики?

Следующие пять минут мы соревновались, кто дальше пустит плоский камешек по воде. К моему удовлетворению, на этот раз победил я.

— Видела? Восемь раз!

— Ничего подобного! — возразила она. — В лучшем случае шесть, да еще маленький всплеск в самом конце.

— Да что ты говоришь, восемь, точно восемь! Видела, как далеко он залетел?

— Я говорю не о расстоянии. Важно, сколько раз он подпрыгнул. Восьми не было, я считала.

— Нет, восемь! Хочешь, еще раз брошу? — Но больше семи мне сделать так и не удалось. — Все равно в тот раз было восемь.

— Ладно, пускай.

— Нет, что значит «пускай»? Точно восемь!

— Да верю я, — улыбнулась она, да еще и хихикнула. Черт побери! У меня в самом деле было восемь, а она смеется, как будто я вру. Зачем мне? Не хочу показаться мелочным, но я точно посчитал!

— Я один раз сделала одиннадцать.

Мне хотелось сказать «Ну да, конечно!», но я сдержался. Пускай будет одиннадцать, мне-то что.

— Там был пруд, вода — как зеркало. Камешек долетел почти до другого берега. Будь пруд шире, получилось бы и больше.

— Сколько? Тринадцать?

— Об этом теперь никто не узнает. Прошлого не вернешь. Ты знаешь, иногда я горжусь этим, словно каким-нибудь фантастическим достижением. Надеюсь только, что у меня будут и другие достижения в жизни.

— Какие? Сделаешь четырнадцать?

Аделаида засмеялась.

— В подходящем месте, в подходящую погоду и подходящим камешком — может, и шестнадцать.

— Ты сумасшедшая, — покачал я головой. — Я тебя боюсь.

— Хочешь есть?

Мы сели за столик в маленьком кафе с приморской кухней и заказали обед.

— Разве может быть что-нибудь вкуснее рыбы с картошкой? — воскликнула Аделаида.

— Не знаю, наверное, может.

— Я люблю снять кожицу и сначала съесть филе, а потом все остальное с картошкой.

— Правда? — Почему женщины всегда едят как-то по особенному? Я попробовал сделать то же самое, но быстро оставил эту затею — слишком трудно, тем более маленькой деревянной вилкой.

— Почему ты до сих пор не женат? — неожиданно спросила Аделаида. — И девушки у тебя нет.

— Э-э… Не знаю. Так уж вышло — не встретил никого.

— Никого? Неужели совсем не встречал?

— Встречал, но никому не нравился.

— Ты не нравишься девушкам? Почему? Чем ты им не подходишь?

— Не знаю.

— Значит, есть в тебе что-то, что их отталкивает?

— Может быть. Не знаю.

— М-м… — задумалась она, разглядывая меня. — Одна моя подруга опасается мужчин, с которыми на первый взгляд все в порядке, но девушки или жены нет.

Что она имеет в виду?

— Потому что, — продолжала она, — если с ними на самом деле все в порядке, то он не должен быть один, а раз он один, значит, причина все-таки есть.

— Логично, — кивнул я.

— Это не мои слова, а моей подруги, Элейн. Она встречалась только с женатыми мужчинами, потому что в них наверняка есть то, чего нет у холостяков. Так она говорила.

Что за идиотская теория! И без того достаточно трудно познакомиться с девушкой, а тут еще всякие предубеждения! Хотел бы я иметь в избытке то, что очень нужно этой Элейн, и не дать ей! Например, лекарство для умирающего родственника или акваланг на затонувшей подводной лодке. Хотя, по правде говоря, таким людям редко нужно что-нибудь особенное. Вряд ли Элейн вообще знает, что такое одиночество.

Аделаида наконец обратила внимание на мой мрачный вид.

— Ты что? Я сама так не думаю, это говорила подруга.

— Хороши же у тебя подруги. Одной нравится, когда с ней обращаются как с дерьмом, другой подавай чужих мужей. Неужели нормальные честные парни больше никому не нравятся?