– Да, пожалуйста, – попросила патофизиолог. – Если можно, таких, каких не было в развалинах дома.

– Что до меня, – проворчал Флетчер, – то все эти мерзкие ползучие твари – на одно лицо.

– Мэм, если вам нужны сведения о местных насекомых, – вмешался Стиллман, – то это конек моей супруги. Она будет очень рада оказать посильную помощь. Но что именно вас интересует?

– Точно мы и сами не знаем, доктор, – призналась Мерчисон. – Вероятно, маленький Хьюлитт в тот злополучный день резвился вовсю и мог забыть, что его кто-нибудь ужалил или укусил, а это могло сказаться на том, что произошло позднее.

– Понимаю, – кивнул Стиллман. – То есть мне кажется, что понимаю.

Хьюлитт повел экспедицию к следующей боевой машине – той, что валялась на боку, а рядом с ней на траве металлическим ковром расстелилась гусеница, потом сводил к другим машинам, в которых играл в тот день. Все молчали, а Хьюлитт говорил без остановки: он по пути вспоминал все новые и новые подробности своего детского приключения. Наконец все подошли к высокому дереву с корявыми ветвями и желто-зелеными грушевидными плодами, нависавшему над оврагом.

– Ветви только с виду крепкие, – предупредил Стиллман, когда стало ясно, что Флетчер собирается залезть на дерево. – Взрослого они не выдержат.

– Нет проблем, доктор, – заверил Стиллмана Приликла. Его радужные крылышки заработали быстрее, и вскоре он поднялся ввысь, подобно громадной стрекозе, и оказался рядом с увешанными плодами верхними ветками.

– Прошу вас, будьте осторожны, доктор, – взволнованным голосом увещевал Приликлу Стиллман. – В это время года кожура у плодов очень тонкая, а сок смертельно ядовит.

Затем хирург-капитан замолчал, хотя всем было ясно, что молчание дается ему с трудом – теперь говорил только Хьюлитт, он рассказывал о том, как сорвал и съел плод, как упал и очнулся на дне оврага, как увидел перед собой молодого Стиллмана. Все время, пока поисковая группа спускалась по крутому склону ко дну оврага, Стиллман шел, крепко сжав губы – так крепко, словно на них наложили швы.

– Я чувствую, что вы хотите что-то сказать, друг Стиллман, – прощелкал Приликла. – Что именно?

Стиллман осмотрелся. Дно оврага было усеяно камнями и останками военной техники. Окинув взглядом округу, Стиллман поднял глаза к верхушке дерева. В отличие от того раза, когда Хьюлитт тут побывал впервые, сейчас ярко светило солнце и было видно, насколько это опасное место и насколько ему повезло, что он тогда отделался легким испугом.

Стиллман прокашлялся и сказал:

– На Этле такие деревья редки и, несмотря на то что плоды их ядовиты, относятся к охраняемым видам. Это дерево очень старое, растет медленно и по сравнению с тем, каким оно было в тот день, когда Хьюлитт с него упал, выросло ненамного. Ущелье, как вы сами видите, глубокое и опасное. Если мальчик действительно забрался до самой верхушки и съел хотя бы маленький кусочек плода, он бы погиб – не от одного, так от другого.

Не хочу вас обидеть, – продолжал Стиллман, глядя на Хьюлитта в упор. – В тот раз я объяснил случившееся тем, что вы переутомились, проголодались и хотели пить, проведя много часов под палящим солнцем. Вы увидели высоко на дереве плоды и захотели взобраться наверх, но, подумав, вы решили не рисковать и не упали, как утверждаете, с верхушки, а скатились на дно ущелья по склону. Мое предположение подтверждается и состоянием вашей одежды в тот вечер, и тем, что на вас не было ни царапинки. Да, вы пытались забраться на дерево и видели на его верхних ветвях плоды, но на самом деле и то, что вы залезли на дерево, и то, что вы с него упали, вам приснилось, и реальность в вашем сне перемешалась с фантазиями.

Простите, – добавил Стиллман. – Вероятно, вы не лгали, но и правду говорить не могли.

Медицинская бригада хранила дипломатическое молчание и занималась сбором насекомых и растений для Мерчисон. Хьюлитт привык к вежливой недоверчивости, а Стиллман был всего лишь еще одним врачом, решившим, что всему виной избыток воображения пациента. Злиться бессмысленно. Хьюлиттом владели разочарование и обида. Поэтому он очень удивился, заметив, как вдруг задрожал Приликла – Хьюлитт-то точно знал, что его эмоции тут ни при чем.

Еще больше он удивился, когда эмпат ответил на никем не заданный вопрос.

– Друг Флетчер, – проговорил Приликла. – Вы излучаете сильное любопытство и волнение. Почему?

Капитан стоял на коленях около предмета, похожего на пузатую торпеду, почти целиком утонувшего в траве, намытой дождевыми потоками со склонов. Флетчер открыл сумку и вытащил оттуда прибор, похожий на глубинный сканер.

– Похоже на технику нездешнего производства, – сообщил Флетчер. – Эта конструкция гораздо более сложна, чем вся остальная рухлядь. Подробнее смогу сказать, как только внимательнее осмотрю эту штуковину изнутри.

– Может быть, это и не имеет значения, – встрял Стиллман, – но в тот вечер Хьюлитта нашли спящим именно около этой машины. Тогда меня больше интересовало состояние мальчика, и в голову не пришло разглядывать очередную ржавую железяку.

– Благодарю вас, доктор. – Мерчисон быстро подошла к Флетчеру. – Данальта, Нэйдрад, забудьте о гербарии и жучках, пока мы не установим, что это такое.

Продолжая дрожать из-за эмоционального излучения своих подчиненных и от собственного волнения, Приликла спланировал на землю.

– Все записывающие устройства включатся, друг Флетчер, как только вы будете готовы.

Капитан говорил и действовал неторопливо и описывал вслух все, что видел, думал и делал. Хьюлитту уже начало казаться, что капитан хочет оставить производимую запись в качестве завещания на тот случай, если ржавая машина возьмет, да и взорвется. Приликла, у которого трусость была главным средством выживания, и все остальные разместились так близко к Флетчеру, как только могли, стараясь не мешать ему. Что интересно – Приликла не выказывал никаких признаков волнения. Хьюлитт, набравшись смелости, шагнул к ним поближе.

Судя по тому, что рассказывал Флетчер, предмет представлял собой полый цилиндр три метра в длину и полметра в поперечнике. Он был снабжен двумя наборами стабилизаторов, расположенных соответственно посередине и в хвосте. Внешняя поверхность цилиндра облупилась и заржавела, кое-где на ней виднелись пятна гари, свидетельствовавшие о том, что на краткое время цилиндр подвергся воздействию высокой температуры. Капитан Флетчер обнаружил также безвредный уровень радиоактивного излучения – значит, параллельно с перегревом цилиндр пережил и облучение. Передвижение цилиндра обеспечивалось единственным интегральным химическим двигателем, занимавшим три четверти его объема. Судя по анализу запекшейся краски и на основании грубого определения веса снаряда можно было предположить, что дальность его полета составляла от шестидесяти до семидесяти миль, На продольной оси сигарообразного снаряда располагались две небольшие дверцы, они были распахнуты и висели на петлях. Дверцы были расположены на одинаковом расстоянии от центра тяжести цилиндра. Из дверок тянулись обрывки полусгнивших тросов. По всей вероятности, цилиндр должен был совершить мягкую посадку в горизонтальном положении на двух парашютах. От самих парашютов ничего не осталось. Флетчер предположил, что либо они были изготовлены из ткани, предусматривающей их постепенное разложение, либо где-то зацепились за деревья и оторвались.