– Вы же с Юноной торговали либерганами, так?

– А что? – испуганно спросил Гектор.

– Мне нужен один пистолет и пять разрывных патронов. Очень желательно, чтобы он был таким же, как у Юноны.

– Зачем тебе это?

Я закатил глаза.

– Поможешь или нет?

– Ладно. Не проблема. Завтра встретимся.

– Либерган нужен сейчас.

Гектор напрягся и пробормотал:

– Но у меня с собой есть только мой.

– Он похож на тот, что был у Юноны?

– Да, у нас одинаковые.

Я протянул ладонь и холодно сказал:

– Тогда давай сюда.

– Ни за что! – воскликнул парень.

Я отреагировал моментально: наклонился вперёд, схватил Гектора за воротник и потянул на себя. Благо, он выпил гораздо больше меня и не успел дать отпор, поэтому просто зажмурился, ожидая удара. Посетители бара на нас даже не взглянули.

– Живо давай сюда либерган, иначе мне по силам позаботиться о том, чтобы твоя лавочка по производству нелегального оружия закрылась уже завтра.

Я говорил холодным и уверенным голосом, от души надеясь, что паренёк не раскусит мой блеф. И, к счастью, уже через мгновение дрожащей ладонью Гектор положил белый пластиковый пистолет на стол.

– Там восемь патронов, – пролепетал он.

Удовлетворённо кивнув, я взял либерган, встал из-за стола и быстрым шагом направился к выходу. Бармен проводил меня ледяным взглядом. Вся фальшивая вежливость улетучилась.

Сев в снегоход, я шумно выдохнул и схватился за лицо. Сердце бешено рвалось из груди, адреналин ударил в голову и не давал почувствовать опьянение. Я глянул на часы, которые показывали полвторого ночи, завёл машину и рванул скорее к дому.

В голове стала формироваться навязчивая идея, о которой, если честно, было страшно думать. Единственная, кто мог мне помочь, была Темза Хорнкиван. Моя старая знакомая.

Но сначала ждал разговор.

Я аккуратно припарковался, собрался с духом и отправился в квартиру. Дома витал аромат кофе, совсем непривычный для такого времени суток. В коридоре горел свет, а рядом с вешалкой стоял чемодан. Я на секунду закрыл глаза, опустил голову, а затем снял куртку и вошёл на кухню. Герда сидела на полу в темноте, смотрела в окно и крутила в руках чашку.

Я не знал, как начать говорить, поэтому подошёл и сел рядом, украдкой посмотрев на жену. От красновато-синего света дронов, летающих за окном, глаза Герды, наполненные слезами, казались ещё красивее.

– Знаешь, я всегда думала, что моей любви хватит на нас двоих, – тихо сказала она.

Я потупил взгляд. Жена продолжила:

– Приходила твоя любовница.

– Знаю, – негромко сказал я.

– Рассказала разные грязные подробности. Требовала уйти от тебя. Говорила, что ты её любишь.

– Это не так, – перебил Герду я.

– Правда? – бездонные глаза жены посмотрели на меня, но я не выдержал пронзительного взгляда и отвернулся. – А меня ты когда-нибудь любил?

Я зажмурился и потёр лоб. Правда была очень неприятной. Сомневаюсь, что в принципе когда-нибудь любил в том смысле, какой имела в виду Герда. Мы были вместе с юности, начали встречаться, когда нам едва стукнуло по восемнадцать. Протянули в отношениях десять лет. Но истина в том, что жизнь с Гердой мне казалась выгодной сделкой, а потом стало слишком поздно пасовать.

Мы встретились случайно в одной из кофеен, название которой я даже не запомнил. Герда привлекла внимание сразу: красивая статная длинноволосая красотка. Её стервозная внешность потрясающе контрастировала с хрупким внутренним миром. Мне сразу захотелось получить этот трофей во что бы то ни стало. А потом я узнал, кем являлся её отец. Для студента Полицейской школы это была немыслимая удача. Знал бы, каким говнюком окажется Аноре Вуд, до сих пор ходил бы холостым.

– Моё терпение закончилось, Фил, – сказала Герда дрожащим голосом, не дождавшись моего признания в любви. – Я сейчас же уезжаю к родителям.

– Это мне нужно уходить, ты всегда любила нашу квартиру.

– Но она твоя. Поэтому не имею права отбирать дом, данный тебе по долгу службы.

Повисло молчание. Квартиру мы получили только потому, что жена просила похлопотать Вуда. Она думала, что я об этом не догадывался.

Продолжать убеждать Герду оставить дом себе было глупо. Малодушно, конечно, но жить действительно больше негде.

Также стало отчётливо ясно: ей больше всего на свете хотелось моего раскаяния и просьб остаться. Но мне это было не нужно. Несмотря на тяжесть ситуации, с плеч словно свалился один из множества грузов. А вместе с тем…

Я снова стал чувствовать вину. Трус. Должен был уйти раньше и не позволять пережить Герде боль. Так удобно прикрываться карьерой и повышением, а на самом деле просто страшиться перемен.

– Прости меня, если сможешь, – тихо сказал я. – Мне никогда не загладить вины. Я всегда думал о работе больше, чем о твоих чувствах. Был эгоистом, не заслуживающим любви.

Герда грустно усмехнулась.

– Это уж точно.

Она поднялась и, поставив чашку, направилась в коридор.

– Можешь говорить отцу всё что угодно обо мне. Я решил уволиться, – зачем-то вырвалось у меня.

В голове возник образ Юноны. Скажи мне кто ещё неделю назад, что я соберусь сломать себе жизнь из-за преступницы, не поверил бы.

– Правда? – без удивления спросила Герда. – Желаю тебе удачи, чем бы ни решил заниматься.

Я поднялся, снял с вешалки куртку жены и помог одеться.

– Спасибо, – пробормотала она, несколько секунд мешкала, поцеловала в щёку и стремительно вышла вон.

В последнюю секунду перед тем, как закрылась дверь, я увидел, что красивое лицо Герды скривилось от рыданий. Дом резко опустел. Из груди вырвался вздох облегчения, но на душе всё равно скребли кошки. И я решил, что пора сжечь ещё один мост. Быстро достал телефон и набрал сообщение:

«Забудь мой номер. Больше у нас ничего не будет».

И заблокировал Чилитту.

От выпитого алкоголя стала болеть голова и с пущей силой разгорелось чувство тревоги. Часы показывали два часа ночи. Чтобы идти к Темзе, нужно было дождаться утра. А спать не хотелось вообще.

Чтобы как-то прийти в себя, я решил принять душ.

Струи прохладной воды обожгли кожу, я охнул и стал хватать губами воздух. Дыхание перехватило, но я только усилил напор. Мне нужна была свежая голова. Хотя, сколько бы я ни стоял под душем, ощущение, что меня изваляли в грязи, никуда не девалось.

Вода не спасала. Мысль, что с каждой минутой шансы на выживание Юноны таяли, словно молоточек била по мозгам.