— Ты дочь, я мать. Это не всегда честно. — Она засмеялась: — Что-то не помню, чтобы ты меняла себе подгузники.

Кармен засмеялась в ответ.

— Да, и самое главное. — Кармен повернулась лицом к маме. — Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Эти простые слова опустились на них мягким облаком. Кармен придвинулась ближе, чтобы мама погладила ей спинку.

Би!

Посылаю тебе Штаны, которые дарят любовь

И чудеса. Я словно живу в другом мире. Знаю, ты поймешь, Би. Я не имею в виду всякие нежности, хотя и в них я сейчас лучше разбираюсь. Я имею в виду, что испытываю бесконечное счастье, которое граничит с бесконечной болью. Я боюсь быть такой счастливой. Я боюсь жить на пределе.

Но ведь ты со мной, правда, Би? Эх, хотела бы я быть такой же храброй, как ты.

Целую,

Лена

Если раньше было очень тяжело ждать и хотеть, то теперь стало просто невыносимо. Лене казалось, что чем больше она думает о Костасе, тем дольше тянутся часы.

Лена жила не для себя. Случилось то, чего она всегда боялась. Но потом Лена решила, что такова, наверное, плата за любовь.

Когда он позвонил в понедельник, она бессознательно поглаживала телефон. Вместо того чтобы повесить трубку, она бы с удовольствием хоть сутки слушала дыхание Костаса.

Когда он позвонил во вторник, она игриво хихикала полтора часа, подозревая, что настоящая Лена заперта в шкафу с кляпом во рту.

Он не звонил в среду, а когда позвонил в пятницу, голос у него был странный — какой-то чужой.

— Боюсь, я не смогу приехать на выходные.

Лена чуть не потеряла сознание.

— Почему?

— Мне… мне, наверное, придется вернуться.

— Куда вернуться?

— В Грецию.

Она ахнула:

— С твоим дедушкой все в порядке?

Он помолчал немного:

— Думаю, да.

— Тогда почему? Что случилось? — Она была слишком настойчива, но не могла сдержаться.

— Дома есть другие дела, — медленно ответил он. — Я объясню, когда сам разберусь. — Он не хотел новых вопросов.

— Что-то плохое? Все будет в порядке?

— Надеюсь.

Перед Лениным мысленным взором пронеслись все несчастья, которые могли стрястись.

— Мне пора, — сказал он. — Я бы очень хотел с тобой еще поговорить, но мне пора.

«Подожди!» — хотела закричать Лена.

— Я люблю тебя, Лена.

— Пока, — с тоской сказала она.

Он не может вот так вот взять и уехать! Она умрет без него! Когда они снова увидятся? Лену успокаивала только мысль, что ждать надо до пятницы.

Как же она ненавидела эту неясность и собственное бессилие. Ей казалось, что Костас вырыл огромную яму на дороге ее жизни и она вот-вот туда упадет.

В дверях появилась Эффи. На ней были кроссовки для бега.

— У тебя все в порядке?

Лена покачала головой. Она закрыла глаза, чтобы не плакать.

Эффи подошла ближе:

— Что случилось?

Лена вздохнула и с большим трудом, тихо произнесла:

— Оказалось, что быть любимой Костасом гораздо тяжелее, чем быть ему безразличной.

— Ваши внуки сюда приезжали, да? — спросила Бриджит Грету за завтраком.

Бабушка ела тост.

— О да. Каждое лето, пока им не исполнилось семь. А когда они были совсем маленькими, я каждую зиму приезжала к ним на полтора месяца.

— А почему перестали? — спросила Бриджит.

— Потому что Марли попросила меня не приезжать.

— Почему, как вы думаете?

Грета вздохнула:

— У них тогда все как-то разладилось. Марли не хотела, чтобы кто-нибудь вмешивался, даже я. Я хотела воспитывать детишек по-своему, а Марли и Франц и слышать об этом не желали.

Бриджит опечалилась:

— Грустно.

— Ох, девочка. — Грета села поудобнее. — Ты даже себе не представляешь, как грустно. Марли любила своих детей, но ей приходилось тяжело. Она ложилась в постель сразу после обеда, а когда им было лет по восемь, то и после завтрака. Она начинала разбирать стиральную машину, а потом уходила, и белье так и лежало, пока Франц не вспоминал о нем.

Бриджит прижала ладонь к щеке. Небо затянулось тучами, и на кухне стемнело. Бриджит вспомнила, как мама целыми днями лежала в кровати. Вспомнила, как та расстраивалась, если у Бриджит в волосах застревали травинки или если она пачкала босоножки. Бриджит приучилась стирать сама, потому что из прачечной одежда не возвращалась неделями.

— А почему они… перестали приезжать? Я имею в виду дети.

Бабушка поставила локти на стол:

— Если честно, я ужасно ссорилась с Францем. Я знала, что Марли попала в беду, и все время за нее волновалась. Франц закрывал глаза на то, что прекрасно видела я. Я говорила, что Марли нужно показаться врачу, а Франц не соглашался. Я говорила, что ей необходимы лекарства, но Франц снова не соглашался. Он был ужасно зол на меня и тут же забрал детей. Он сказал, чтобы я перестала звонить и оставила Марли в покое. А я просто не могла.

Бриджит заметила, что у Греты дрожат губы. Бабушка судорожно сжимала старческие, в коричневых пятнах руки.

— А я не зря беспокоилась. Не зря, потому что…

Бриджит встала так стремительно, что чуть не уронила стул.

— Я кое-что забыла сделать наверху. Простите, Грета. Мне надо идти.

Не оглядываясь, Бриджит поднялась по лестнице. Первое, что она увидела в мансарде, была коробка, та, в которую она ни разу не заглядывала. В самых страшных своих снах Би превращалась в Пандору. Она представляла себе, что эта коробка — черная дыра между сегодняшним днем и ее детством, и если Би ее откроет, то провалится внутрь и умрет.

Бриджит лежала в постели и слушала, как за окном воет ветер. Она ненадолго уснула, а проснувшись, снова посмотрела на коробку. Небо все темнело.

Ветер распахнул ставни. На фоне серого неба даже пол казался серым. Би полюбила эту комнату. Она чувствовала себя здесь даже лучше, чем дома, но закрытая коробка не давала ей покоя. Би подошла и открыла ее. На самом деле все не так уж страшно, и если не сейчас, то когда? Бриджит должна была узнать все до конца.

Сверху лежали фотографии счастливой молодой семьи. Марли, Франц и их светловолосые ребятишки — в машине, в зоопарке. Би больше интересовали фотографии бабушки и дедушки. Вот одна, где Би сидит на плечах у дедушки и ее рот перемазан джемом. Она улыбнулась, увидев снимок «Золотых Пчел». Вот она с мальчишеской стрижкой в обнимку с Билли Клайном. Дальше их с Перри детское творчество — рисунки, комиксы. Бриджит выкинула их.