Впрочем, журналисты и следователи тоже слишком часто выдают желаемое за действительное, однако помешательством эти искренние заблуждения назвать нельзя. У Левченко была стойкая зацикленность на вопросах по спасению отечества, патологически стойкая, как сообщили мне в клинике, где старик состоял на учете.

Я вышел из зала, оглянулся и увидел, что Левченко нехотя плетется к дверям. Пригласил его присесть в холле под огромными пальмовыми листьями. Я демонстративно вытащил блокнот, словно собирался записывать:

— Первый вопрос: кто вам разрешил создавать партию, да еще съезд проводить? Партия зарегистрирована? Когда, где, кем? — Я решил взять бедного старика на пушку.

Левченко быстро заморгал, но тут же взял себя в руки, на губах появилась ехидная улыбка:

— Какая партия, Сашок, я чтой-то тебя не понимаю. Ты разве видел лозунги, призывы в зале? Не видел. У нас же хор, у нас сегодня проходят спевки хора ветеранов, может быть, ты запретишь заниматься художественной самодеятельностью?

И только он это сказал, как действительно из зала грянул многоголосый старческий хор, запели «Интернационал» под шипящую фонограмму. Старик заулыбался пуще прежнего и заслушался:

— Хорошо поют, я с ними репетировал. Скоро и сам сюда, в Дом ветеранов, переберусь, чтоб поближе быть к своим соратникам…

— По хору?

— По борьбе, Сашок, по борьбе… — вдруг зло сощурился Семен Михайлович. — Ты меня на арапа не бери, и не таких видали… в тридцать седьмом. И всех пережил, как и тебя наверняка переживу!

— Извините, я немного погорячился. Никто вам не вправе запретить создавать свою неформальную организацию.

Я решил действовать методом пряника, спрятал блокнот и сделал на лице виновато-извиняющееся выражение.

— Семен Михайлович, а кто инициатор создания вашей… организации?

— Хе-хе-хе, все-то тебе расскажи! — засмеялся старик. — Может, я, а может, и не я… Возбуждай против меня уголовное дело, вот тогда и поговорим про мою организацию.

— Я так, из любопытства, — ретировался я. — Вообще-то я не по поводу вашего хора здесь, вы же понимаете.

— Понимаю. А еще понимаю, что ты, Сашок, можешь быть нам очень полезен, — хитро сощурился Левченко.

— Каким же боком? — удивился я.

— А ты ведь в «Новой России» статейки тискал, было дело?

— Признаюсь, было.

— Так вот, несмотря на то, что Танюши больше нет, газета-то осталась. Вот ты можешь написать про нас хорошую статью, чтоб на всю страну стало известно про…

Я прервал его:

— Не обещаю, но попробую. Но для обсуждения статьи потребуется отдельная встреча.

— Конечно, хоть десять раз будем встречаться! Я сейчас только самое малое про нас расскажу… — Я видел, что старика просто распирало от гордости. — Значит, так… Ты, как и большинство народа, обманываешься, думая, что мы тут все из ума повыживали, обманываешься! В стране вся грязь, вся мерзость всплыла, поднялась на поверхность! А кто черпать ее будет?! Кто станет заниматься социальным ассенизаторством?! Вы, что ль, в вашей прокуратуре? Не смеши, Сашок! Нынешний разогнанный, переименованный, обезглавленный Комитет госбезопасности? Опять не надо смешить! Нету настоящих «внутренних органов» в стране, нету, окромя нас! Понял теперь? Мы неподкупные, бесстрашные, каждый в любую секунду жизнью может пожертвовать…

— Очень хорошо, Семен Михайлович, но, может, вы потом расскажете?..

Левченко словно не слышал моей мольбы:

— Да ты знаешь, что мы еще в девяностом году начали проводить важнейшие крупномасштабные акции, то ли еще будет!.. Голожопиков ловили!..

— Кого-кого?! — У меня глаза поползли на лоб.

— Да голожопиков, говорю, нудистов, которые в Серебряном бору обосновались — вот плоды вашей демократии! Ходят мужики, бабы, трясут своими приборами и сиськами! Какой пример подрастающему поколению, ты представляешь, какая идеологическая диверсия?! А они говорят, что, мол, они загорают так, в обнимку с природой, без штанов! Тьфу, дьяволы! А руководитель их — из ЦРУ…

— Так уж из ЦРУ, — не поверил я.

— Я что, врать буду? Из-за границы, из Швейцарии, руководитель общества нудистов в Москву приехал! Каково?

— Н-да-а-а, — протянул я. — И удачно прошла акция?

— А то как же! Мы всех сетями повыловили, у кого штаны отобрали, кого просто связали — и всех в ментовку сдали. А вы этих нудитов или нудистов, уж не знаю, как их правильней обозвать, всех повыпускали! А потом и разрешение в префектуре дали, что можно им без штанов загорать! И ты хочешь сказать, что можно теперь на нашу милицию надеяться?

— Не хочу сказать. Но на прокуратуру пока можно.

— Эх, Александр Турецкий, лукавствуешь ты, брат, — снова прищурился старик, сокрушенно качая головой. — Мы начали с Серебряного бора, а призваны спасти всю Россию-матушку, весь Союз в конце концов! Потом стекла били в «Макдональдсах»; многим, кого из наших изловили, стали болезни всякие приписывать… Но мы не сдадимся! У нас досье уже на тысячу двести с лишним человек — демократов засранных, наймитов спецслужб, кого там только нет!.. И политики все, ученые, что за рубеж когти рвут, даже балерины две — американские шпионки… Только — тс-с! — я тебе не говорил ничего, понял?

— Понял. Надо об этом как-нибудь пообтекаемей написать, вы это хотите сказать?

— Точно. Покультурней статейка должна быть, без всяких там ужасов. Просто: «собирается информация на врагов отечества…»

— Хорошо. Я вам постараюсь помочь с этой статьей, постараюсь пробить ее в газету, а вы мне помогите, Семен Михайлович. Ответьте всего на несколько вопросов. Кто вам посоветовал подойти ко мне на кладбище? — в упор спросил я.

Левченко опять быстро заморгал и откинулся на спинку кресла:

— Никто…

— Нет, мне кажется, есть кто-то влиятельный, возможно, это кто-то даже более влиятельный в стране, чем сам Президент… Наверняка есть такой, я не сомневаюсь! — Я решил немного сгустить краски и был уверен, что старик попался на удочку. — Этот кто-то хочет направить следствие по ложному пути и он использует вас, как игрушку. Вас — лидера такой солидной организации. — Я хотел поиграть на наполеоновских амбициях старика. Но, похоже, старик был умнее, чем казался на первый взгляд, да и на второй тоже…

— Сашок, что за ахинея? Что ты все про меня вынюхиваешь? — усмехнулся старик.

— Я хочу знать, неужели вы такие бесстрашные, что указ Президента от шестого ноября о ликвидации КПСС вам нипочем?

— А у нас хор. Запамятовал, Сашок. Хе-хе-хе…

— «Славянский банк» — ничего вам не говорит?

По лицу Семена Михайловича пробежала легкая, едва уловимая дрожь, и эта дрожь сказала о многом.

— Впервые слышу, Сашок.