Следовательно, в задачу 1-й армии, вплоть до прибытия осадных войск (второочередные дивизии), входила полная блокада крепости, в том числе и выход на железную дорогу, уходившую от Кенигсберга через Мариенбург за Вислу. Надо отметить, что командарм-1 настойчиво добивался немедленного прибытия в расположение 1-й армии сосредотачивавшихся в крепостях Риго-Шавельского района второочередных дивизий. Так, 9 августа П.К. Ренненкампф просил штаб фронта в самом ближайшем времени образовать из 45-й (И.Р. Гершельман) и 53-й (С.И. Федоров) пехотных дивизий новый корпус и перебросить его под Кенигсберг. Командарм-1 указывал: «Крайне необходимо скорейшее назначения командира этого корпуса, ввиду совершенно ненормального положения в настоящее время, когда дивизиями Риго-Шавельского отряда руководит, указанием штаба армии, начальник штаба». В тот же день Ренненкампф сообщил Жилинскому, что собирается с 10-го числа ввести в боевую линию второочередную 56-ю пехотную дивизию Н.К. Болдырева. Однако подготовка дивизии, ее вооружение и формирование обозов растянулись настолько, что она могла принять участие в боевых действиях только на втором этапе Восточно-Прусской наступательной операции, уже в период отхода 1-й армии к Неману.

Вдобавок якобы сосредоточенная в Кенигсберге германская группировка угрожала растягивавшимся по мере продвижения в глубь Восточной Пруссии русским тылам. И это основание не могло не учитываться в русских штабах. Нехватка достоверной информации (отсутствие в Кенигсберге сильной германской группировки) вынудило русскую сторону действовать по шаблону, который заведомо предполагал, что немцы будут отстаивать Кенигсберг во что бы то ни стало, а потому, скорее всего, сосредоточат там значительные силы. Еще перед войной данному обстоятельству придавалось существенное значение. В работе Генерального штаба недвусмысленно указывалось: «Особое назначение имеет третья группа [укреплений], крепость Кенигсберг и защищающие подступы к ней с моря укрепления у Пиллавы. Роль этой группы – служить надежным убежищем для части германской армии, которая будет оставлена на Земландском полуострове, как фланговая угроза нашим сообщениям в случае победоносного наступления к Висле. В настоящее время немцами обращено внимание на то, чтобы обеспечить возможность силам, оставленным под Кенигсбергом, присоединиться к главным силам армии, в случае отхода ее к Висле, и для этой цели совершенствуются средства переправы через Пиллавский пролив и единственный путь по узкой Фришской косе к Данцигу»[128].

Если вспомнить, что русские преувеличивали немецкие силы, сосредоточенные в Кенигсберге, то становится ясно, что Ренненкампф оказался прикованным к рутинной борьбе за блокаду крепостей. Штаб Северо-Западного фронта вполне обоснованно опасался, что сосредоточенная в Кенигсберге неприятельская группировка сумеет сильным фланговым ударом опрокинуть начавшееся русское наступление к Нижней Висле. Это – разумеется, в том случае, если бы в Кенигсберге была оставлена такая группировка, чего на самом деле не было.

Два неприятельских армейских корпуса, сосредоточенных в крепости Кенигсберг, вполне могли обрушить коммуникации 1-й русской армии, отрезав ее от собственного тыла: таким образом, исходя из этих данных, преследование 8-й германской армии войсками 1-й русской армии было бы чистой воды безумием. То есть ошибка русской стороны, наряду с недостаточной компетентностью высших военачальников, не сумевших верно оценить обстановку, крылась не в логике оперативного планирования, а в недостатке информации, которую должна была бы предоставить разведка. И даже более того – совершенно ложной информации, которой предпочли поверить во всех высших штабах – 1-й армии, Северо-Западного фронта, Ставки. Предпочли поверить потому, что так было удобнее и логичнее с русской точки зрения. Другое дело, что штаб фронта должен был бы подвергнуть сведения о сосредоточении к Кенигсбергу двух неприятельских армейских корпусов, сомнению, а штаб 1-й армии был обязан незамедлительно идти на кровопролитный штурм Летцена, не считаясь с жертвами, чтобы освободить свой фланг и сомкнуть его с правым флангом 2-й армии.

Уже гораздо позже штаб фронта отдаст запоздалое распоряжение о переброске под Летцен тяжелой осадной артиллерии из крепости Ковно. Почему этого нельзя было сделать уже во время сосредоточения, непонятно: но становится ясно, что русское командование вообще не понимало истинной роли Летценского укрепленного района в Восточно-Прусской наступательной операции: именно позиции Летцена, и только они одни, давали немцам возможность разбить русские армии поодиночке. А своим распоряжением блокады крепостей (отказ от преследования немцев фактически и есть такое распоряжение) главкосевзап «подыграл» противнику, сделав его шансы на победу над 2-й русской армией практически непогрешимыми.

Под влиянием штаба фронта, да и по своим собственным умозаключениям, командарм-1 настолько проникся идеей отступления немцев в Кенигсбергский укрепленный район, что уже не желал верить иным сведениям. Такое неверие, сочетавшееся с грубостью и бесцеремонностью Ренненкампфа в общении с подчиненными, побудило и прочих чинов штаба 1-й армии подчиниться мнению командарма. В этом мнении – отходе врага к Кенигсбергу – разубедить Ренненкампфа стало невозможным. Одна из причин тому – жажда большой победы, которая в России в то время связывалась с занятием известного географического пункта. Так, за занятие оставленного австрийцами Львова командарм-3 Н.В. Рузский будет удостоен сразу двух высших наград. А падение осажденной австрийской крепости Перемышль в марте 1915 г. будет праздноваться по всей России как великая победа.

Итак, штаб 1-й армии уверился, что враг отходит в Кенигсберг, а штаб фронта и Ставка поддержали данное ложное мнение. Непонятно в таком случае, зачем вообще в 1-й армии была нужна разведка, как конная, так и авиационная. Участник войны вспоминал: «Нужно заметить, что когда кавалерийские начальники давали сведения, противоречащие предвзятым идеям штаба армии, то их сейчас же одергивали. Когда Гурко (командир 1-й кавалерийской дивизии. – Авт.) донес об отступлении немцев после Гумбиннена на юго-запад, что противоречило предвзятой мысли об их отступлении на Кенигсберг, то сейчас же получил телеграмму, что отступление идет не только на Растенбург, но и на Кенигсберг, и был отправлен к северо-западу… Разведке часто давали ошибочное направление. Например, направление почти всей разведки после Гумбинненского сражения на Кенигсберг повело к тому, что прозевали движение двух немецких корпусов (XVII и I резервн.) на юг, на Бишофштейн. Объясняется это тем, что разведка армейской конницы не была связана с воздушной, между тем как обе эти разведки дополняют друг друга»[129]. На информацию же, предоставляемую летчиками, вообще никто не обращал внимания. Для сравнения можно указать, что во время кризиса битвы на Марне во Франции уклонение 1-й германской армии А. фон Клука, вследствие которого немцы отказались от захождения за Париж и оказались перед ним, было обнаружено английскими летчиками. Это позволило коменданту Парижа Ж.-С. Галлиени приступить к сосредоточению группировки, предназначенной для контрудара в немецкий фланг, теперь бессильно оголившийся перед такой атакой.