Ему казалось, эта битва и погоня длятся уже целую вечность. Безнадежная битва. Потому что Охотница, даже лишившись связи с Источником, все равно была сильнее сувайвора-одиночки, и только вопрос времени, когда она его наконец одолеет. Так зачем длить эти мучения? Он не мог ни одолеть ее, ни убежать и спастись. На какое чудо тут можно надеяться? Вот только не привык Эдуард сдаваться. Не раз и не два ставила его жизнь в отчаянные обстоятельства, когда, казалось бы, шансов умереть девяносто из ста, но ему неизменно удавалось каким-то образом вытянуть один из оставшейся десяточки. Руки по швам и покорно тонуть? Нет, он будет барахтаться, пытаться всплыть, пусть даже гиря в два пуда весом тянет его на дно. До последнего будет.

Охотница больше не пыталась с ним разговаривать. Все ее насмешки, шутки, высокомерная, снисходительная язвительность остались в прошлом. Время разговоров миновало. Теперь это была безмолвная воплощенная ярость, если не сказать ненависть. Эдуард даже не подозревал, что искусственный разум, порожденный Источником, способен на такие сильные чувства. Ведь это даже не Измененные, у которых хотя бы происхождение было биологическое и в прошлом они были людьми. Здесь же – бесплотное и смертоносное нечто, холодное и, как казалось Эдуарду, бесчувственное, созданное Обломком для решения единственной задачи – убить сувайворов. Как говорится, только бизнес, ничего личного.

В какой момент все изменилось? Когда аномалия-убийца решила воплотиться в образе его невесты? Когда, пребывая в его сознании, невольно напитывалась его эмоциями? Когда падение в глубокий ментал оставило от ее хладнокровия рожки да ножки? Как бы то ни было, теперь убить его, Прохоренкова, стало личным делом, неистовым желанием самой Охотницы. Больше всего на свете она хотела раздавить Эдуарда, уничтожить, заставить страдать, рассчитаться с сувайвором за свою внезапную неудачу. Причем, к удивлению Прохоренкова, это было взаимно. Он как ученый не имел привычки испытывать какие-то эмоции к аномальным явлениям Зоны. Будь они сколь угодно опасные и агрессивные, Эдуард воспринимал их как свою работу, объекты исследований. Он считал, что глупо ненавидеть инструмент в руках врага, его оружие. Это было все равно что испытывать враждебность к автомату, из которого в тебя вылетают пули. Как ни странно, даже то, что с ним случилось в Питере, в его подходе мало что изменило. Но вот Охотница стала исключением из этого правила: ее Прохоренков возненавидел всеми фибрами своей души. Она стала для него воплощением всего самого худшего, что только есть в жизни. Может, еще и поэтому он до сих пор не сдался, несмотря на безнадежность своего положения: ненависть иногда сама по себе становится мощным стимулом, чтобы продолжать жить. Эдуард сам не до конца понимал, что это с ним такое… Может быть, этот поход его как-то эмоционально «разморозил», разбил его ледяную броню, превратил ученого-сухаря не только в сувайвора, но и… в человека? А хорошо это или плохо – большой вопрос. Особенно здесь, в глубоком ментале, без шансов на возвращение.

Битва-погоня продолжалась, и Эдуард потерял счет атакам Охотницы, своим попыткам оторваться, отбиться, скрыться. Его силы, конечно, закончатся раньше, тут двух мнений быть не может, а лимит чудес Эдуард исчерпал еще в физической реальности. И пришла уже мысль, что, может, прекратить уклоняться и встать насмерть по принципу «остаться должен только один». Ну и пусть этим одним будет не он, но этой твари придется очень постараться, чтобы с ним разделаться.

И решение уже практически созрело, как вдруг:

«Кто вы? – глухо, словно из дальнего далека, долетел до него мальчишеский голос. – Как вам помочь?»

* * *

Эдуард настолько опешил, что едва не пропустил очередной сокрушительный пси-удар Охотницы. «Приехали, – возникла мысль. – Галлюцинации уже пошли. Сознание коллапсирует». Собственно, этого следовало ожидать. Даже странно, что только сейчас. От всего произошедшего с ним можно было спятить гораздо раньше. И…

«Ответьте! Пожалуйста! Я хочу помочь вам! Как?»

В голосе мальчишки чуть ли слезы не звенели. Какая, однако, упорная галлюцинация! Но почему мальчик? Эдуард, работая с псиониками, особо изучал закидоны человеческого мозга и знал, что ни одна галлюцинация не возникает на пустом месте. Всегда ноги растут из настоящего или прошлого того, кто галлюцинирует. Особенно из травмирующих моментов. А в его жизни вроде ничего не было связано с детьми: Эдуард даже в школе был одиночкой, не имел друзей и мало общался со сверстниками…

«Кто на вас нападает? Пожалуйста, ответьте!»

Однако это становилось все меньше похожим на бред распадающегося сознания. С десяток следующих секунд Эдуарду пришлось отражать очередную атаку настигшей его Охотницы, блокировать ментальные удары, ибо этот странный голос снова дал ему стимулы для продолжения борьбы. По стене глухой безнадеги побежала пока тонкая трещина. Конечно, совершенно непонятно, кто этот мальчик и откуда он взялся, но что лично он, Эдуард, теряет, если откликнется, кроме перспективы скорой и мучительной смерти? И хотелось бы ему задать встречный вопрос: «Кто ты?», но он понимал, что не время. Охотница, уже вконец озверевшая, гвоздила пси-ударами, и под таким градом щиты Прохоренкова вряд ли продержатся долго, а чудом возникший шанс будет потерян. Поэтому надо коротко и по делу.

«Ответьте, пожалуйста!» – в голосе мальчика звучало чуть ли не отчаяние.

«Меня зовут Эдуард. Я человек, – отправил в ответ мысль Эдуард. – Провалился в глубину ментального пространства. Это нематериальный мир, куда можно проникнуть только сознанием. Меня атакует порождение Зоны. Ты можешь меня отсюда вытащить?»

Глупый вопрос, ей-богу. Вытащить? Как? Кем бы ни был этот мальчик, может, конечно, у него и есть псионические способности – как-то же он почувствовал Эдуарда, – но проникнуть в глубокий ментал и кого-то оттуда вытащить… Это просто сказка какая-то, а в сказки Прохоренков не верил уже очень давно. Тем более, судя по голосу, парнишке еще и десяти нет. Какой из него спасатель? И если…

«А я Глеб. Держитесь! Я попробую».

* * *

Мир разума – так понял Глеб ответ неизвестного человека. Он там, в нем, призраком летает. А другой призрак, злобный, пытается его убить. Как его вытащить, этого несчастного? Глеб боялся туда лезть – темный призрак может и на него напасть, мальчик чувствовал его свирепую мощь. Но, может быть, проваливаться туда и не обязательно? Может, руку протянуть, хотя как? Это ж не коробка, а мир разума, рукой там ничего не схватишь.

«Не молчи, Глеб, – долетел до мальчика голос Эдуарда. – Говори что-нибудь и думай. Думай погромче! Раз я тебя слышу, то попытаюсь настроиться на ментальную инт… то есть объединить разумы на время, понял?»

«Не очень, – честно признался Глеб. – Но думать громче я могу. А о чем?»

«Обо мне думай. Вот я, лови мыслеобраз».

И перед глазами Глеба возникла картинка: мужчина, моложе папы, сутулый, темноволосый, слегка полноватый, с каким-то очень печальным лицом. Мальчику сразу стало его еще жальче: ему в жизни явно не очень везло, а теперь еще и это – мир разума, призрак… Нет, ему совершенно точно надо помочь, и он, Глеб, для этого сделает все.