— Он умеет читать, — сказал Франц. — Он ищет тебя.

Шкет встал из-за стола. Сидящие ближе других и слышавшие разговор Мильонщик, Хан и Ниндзя насторожились.

Бомба тоже все слышал, но с обычной своей дебильноватой ухмылкой продолжал тянуть пиво.

— Кто он такой? — спросил Шкет.

— Сказал, ты его знаешь.

— «Угол», что ли, какой-нибудь?

— Не похож. Иди, сам увидишь. Он на входе.

Ниндзя привстал со стула.

— Шкет, мы с тобой!

— Сиди, где сидишь! — с неожиданной злостью рявкнул на него Шкет и начал подниматься по ступенькам.

У него вдруг появилось какое-то нехорошее предчувствие. Неужели это его вечный кошмар? Свидетелей ему сейчас только не хватало!..

Незваный гость стоял в крохотном вестибюле, две тусклые лампы освещали его со спины, поэтому единственное, что можно было рассмотреть в его внешности — это стрижка «под горшок» и курносый нос.

— Здорово, братуха! Ты и есть Шкет? — развязным, блатным голосом произнес незнакомец.

Шкет с облегчением вздохнул. Это был не Лис, и на том спасибо.

— Я тебя не знаю!

Он почесал спину, попутно нащупав рукоятку пистолета за поясом джинсов, и встал напротив, на таком расстоянии, чтобы в случае чего мозги пришельца не забрызгали куртку и лицо. Впрочем, это были киношные понты — стрелять в своем логове он, конечно, не собирался. Просто взбадривал сам себя.

— Кто ты такой?

— Заткни пасть.

Блатной тенор прозвучал спокойно и негромко, но заполнил собой все тесное пространство вестибюля. На его фоне собственный голос показался Шкету жалким мышиным писком. Этот человек привык повелевать и ломать чужую волю, как другие ломают кусок хлеба за обедом — Шкет это ясно почувствовал. И неожиданно для себя заткнулся.

— Я Антон, — представился гость. — Слыхал?

Шкет напрягся. Это прозвище было на слуху в определенных кругах города. И попадать в поле зрения такого типа ему не хотелось. Даже если за поясом притаился боевой ствол.

— Вчера ты немного расстроил одного моего знакомого. А он обиделся на меня. Как ты считаешь, это правильно? — голос звучал проникновенно и с сочувствием, но Шкета пробил пот. В горле пересохло.

— Не…

— Ну, пойдем на воздух, там посвежее…

Антон повернулся, вышел на улицу и пошел к стоящей на проезжей части машине. Шкет, как привязанный, шел следом. Но едва он переступил порог, как сбоку на него обрушился сильный удар, от которого в голове помутилось, и он рухнул на колени. Кто-то быстро ощупал его, Шкет почувствовал, как из-за пояса выскальзывает его гордость — «ТТ», не макет, не сработанная под оригинал травматика, а самый настоящий «ТТ», когти и клыки вожака волчьей стаи. В следующий миг ствол пистолета больно воткнулся Шкету в глаз.

— Ну что, щенок, кончить тебя? — послышался другой голос — низкий и страшный. Возможно, от предельной конкретики произносимых слов.

Тяжелый ботинок врезался ему под ребра. Потом с другой стороны.

Шкет почувствовал, как его поднимают за шиворот и куда-то волокут. Он замычал и попробовал было вырваться из цепких рук, но тут же понял: бесполезно!

Они оказались в темноте, в каких-то кустах, причем теперь Шкет стоял на карачках и пытался вдохнуть, но у него ничего не получалось. Под ложечкой расширялась сосущая пустота, вакуум, который нечем было заполнить.

— Это тебе привет от Гарика Речпортовского. А также от Степашки с Мокеем… — сказал страшный голос. Впрочем, здесь все голоса были страшными.

— Смотри, Антон, у него пушка! — сказал Хитрый.

— Ух ты! Братан, оказывается, серьезный…

Антон подошел поближе, присел на корточки.

Главарь «волков» выглядел неважно. Не волк, а щенок, беспородный и жалкий. Антон мог бы убить его прямо сейчас — сломать шею или пинать до тех пор, пока он не захлебнется в собственной блевотине. Это не имело бы для него никаких особых последствий…

Только это уже перебор. Пацан и так вбит в говно по самую макушку. Осталось бросить волчонка в багажник, чтобы Хитрый отвез его Гарику. А тот пусть делает что хочет: ломает ему руку, или ключицу, или ребра. Хотя этот зверюга и вообще урыть может… Но все равно, чтобы он ни сделал, а будет перед Антоном в обязаловке: вся братва знает, что он по беспределу попер на Антона, а Антон оказался ни при чем… Облажался, Гарик, облажался…

Антон пинком опрокинул навзничь хрипящего Шкета, поставил ногу ему на грудь. Оставалось только посильнее надавить и объявить приговор.

Но тут его посетила другая идея. Более конструктивная, пожалуй. Он быстро все взвесил и принял решение. Убрал ногу, рывком приподнял Шкета и прислонил к дереву.

— Я не делал ничего!.. — невнятно промычал Шкет онемевшим языком. — Никакого Гарика не знаю! За что?!

Антон несильно ударил его по щеке, голова Шкета качнулась в сторону.

— Я видел тачку, — сказал Антон. — Здесь, неподалеку. Серая «бэха», как и нарисовано. Так что не бреши.

— Меня там не было!

— Вообще-то, это рояли не играет. Раз ты старший, ты за все и отвечаешь!

— Я сам только сегодня узнал… Только что…

Антон нисколько не удивился бы, если бы Шкет заплакал.

— Видишь, не так просто быть вожаком! — нравоучительно сказал он. — Кто?

Шкет какое-то время молча гремел соплями. Затем быстро, захлебываясь, произнес, будто прощался с жизнью:

— Не твое дело! «Волки» своих не сдают!

Антон рассмеялся.

— И у волков шкура есть! — сказал он. — И своя шкура ближе, разве не так? Ты себя в зеркале видел?

На Шкета больно было смотреть. Морда в крови, левый глаз опух, там уже наливался темный, как слива, фингал.

— Это только у вас, у «углов», такие законы…

Антон потянулся в карман за платком, Шкет испуганно дернулся. И тут же понял, что облажался, стиснул зубы.

— «Углы» — это кто? — поинтересовался Антон, вытирая липкую Шкетову кровь с ладони.

— Да все вы… И Гарик этот твой, и остальные…

— Это вы типа дружинников, что ли? — Антон удивленно присвистнул. — С преступностью боретесь? Ну, вы совсем ох…ели, ребята!

— Нет! — проговорил Шкет гордо. — Мы против всех! Я в шестнадцать лет мента отверткой проткнул!

— Да ты просто зверь! — Антон опять рассмеялся. — А что же ты и меня с Хитрым не проткнул в таком разе? Или не пострелял?

— Не успел, — сказал Шкет хмуро.

Антон внимательно посмотрел на испачканный платок и отбросил его в сторону.

— Понятно, — сказал он. — А ты знаешь, что Гарик Речпортовский велел своим орлам принести твою голову на фарфоровом блюде?