Рыдания разрывали ее грудь, не давая крику превратиться в протяжный вой. Я схватил Ив в крепкие объятия, чтобы забрать часть ее боли себе.

– Я рада, что они получили по заслугам, но чувствую себя демоном, явившимся напиться крови. Облегчение должно было наполнить меня сейчас, а я ощущаю новую боль.

Вдруг Ив вырвалась из моих объятий и начала бить меня по груди, приговаривая сквозь рыдания:

– Это все из-за тебя! Ты пришел и заставил меня чувствовать вину! Знала, что придешь сегодня, но не хотела новой боли. Я ждала от тебя понимания! А ты…

У меня не было другого выхода, как попытаться успокоить истерику любовью. Продолжая обнимать Ив и сдерживать ее удары, я молчал. Был тверд и уверен. Сейчас последняя стойкая конструкция в мире Ив – это я.

Она долго рыдала, но все-таки успокоилась. Мы просидели в тишине, наверное, целый час.

– Как ты узнала обо всех этих мужчинах?

Ив вытерла лицо и уже спокойно отвечала:

– Лео. «Общество Ноя» – это не просто секта, как многие считают. Они следят за многими организациями и пытаются их уничтожить. Клиенты «Красной крови» давно у них на прицеле, ведь все сливки управления Францией бывают здесь. Некоторые не знают, какое общество собирается в этом ресторане, но их тянет сюда. Система зла как огромный эгрегор подбирает всех, кто пропитан ядом. За ними следили давно, о приходе каждого сообщал Лео сам.

– Вы все так же на связи с ним через астральные сны?

– Откуда ты знаешь? – удивилась Ив.

– Мы виделись. И говорили – он даже угрожал мне. Абсолютный психопат.

– Возможно, ты прав, только я ему благодарна.

Мы поднялись с пола и посмотрели на труп Андре.

– Тебя будут искать работники ресторана? – забеспокоился я.

– Нет. Все думают, что я ушла.

– Придется снова сбежать. Дальше разберемся. Пока надо проветрить голову.

Мы оставили все как есть, прошли до автобусной остановки. Ночь уже вступила в свои права и стала царапать холодом кожу. Мы выглядели как двое влюбленных, которые только что хорошо отдохнули в баре и теперь хотят уединиться. Мы прижимались друг другу от холода и боли пережитых событий. Я все еще любил Ив и жалел ее, но лежащее в подвале тело не давало мне покоя.

Подъехал автобус, мы сели на парное сиденье сзади. Остальные места были заняты людьми: одни возвращались с работы, другие только готовились к ночной смене. Одна пожилая женщина улыбалась, глядя на экран своего смартфона. Подростки атаковали поручни и пытались заняться эквилибристикой, задевая других пассажиров. Несколько хмурых мужчин пялились в никуда, пока женщина с двумя детьми протискивалась к выходу.

Мы ехали по ночному Парижу, а внутри меня поднималась тошнота, скоблившая когтями по пищеводу. Ив расстегнула пуговицу моей рубашки, пролезла рукой под ткань и обняла.

– Хочу чувствовать твое тепло, – прошептала она мне в ухо.

Я молчал и думал о последних моментах смерти тех шестерых и пытался подавить тошноту.

– Ты все еще меня любишь? – спросила Ив также шепотом.

Мне не хотелось отвечать. Воздух заканчивался. Внизу живота похолодело, а по торсу вдруг стала подниматься ядовитая волна. Нечто ужасающее вибрировало в венах и выдавливало меня из автобуса. Картинки, где Ив душит, рубит, копает, колет, поет и улыбается, заполонили зрение. Вот-вот меня вырвет. Позывы уже начались.

Автобус затормозил, высаживая людей на остановке.

– Пусти меня! – рявкнул я и выскочил в последний момент.

Двери закрылись перед лицом догонявшей меня Ив. Меня вырвало на асфальт, и я застыл, обняв живот, посреди зевак. Услышал, как завелся мотор, и повернулся. Ив смотрела на меня через стекло в двери автобуса, который начал отдаляться. Понимание того, что мы больше никогда не увидимся, накрыло нас обоих и заставило задуматься о прощении. Все должно прекратиться сегодня. Сейчас.

И это случилось.

Сильнейший взрыв разорвал автобус на куски вместе с его пассажирами. Полыхнуло пламя, и огромный шар дыма накрыл все вокруг. Желание уничтожить этот момент сбывалось пробившим мое плечо куском металла. Я оказался придавлен взрывной волной к земле. Легкие требовали кислорода, но тело не слушалось. Короткие хрипы заталкивали кусочки воздуха внутрь, чтобы вытерпеть невыносимую боль.

Звучали крики людей. Симфония ужаса вибрировала в парижской ночи и продолжала убийственный концерт, начатый сегодня Ив в «Красной крови».

Кусок автобусной двери торчал из моего плеча и угрожал выгнать из тела жизнь до каждой капли.

Надо мной склонился человек. Он ощупал мою голову и схватил за здоровую руку. Я распознал знакомое лицо. Гермес. Его глаза были мокрыми от слез.

– Мальчик мой, я опоздал!

Глава 6. Адам имеет право выбрать

Если сравнить меня с цветком, то я бы представился гибридным растением, выращенным в теплице. Мое тело никогда не болело. В подземных лабораториях имелось все, чтобы контролировать каждое движение клеток моего тела. Для этого был выделен специальный компьютер, который собрал всю информацию о мельчайших событиях внутри меня. Каждый анализ, каждый снимок архивировался и анализировался досконально. Первые дни моей жизни были посвящены в основном дарению. Дарению всех моих жидкостей, кусочков тканей, образцов ДНК и самого мерзкого – соскобов и мазков с различных слизистых. Имелась даже своя группа врачей-опекунов. Коллективно они обсуждали мои внутренности и совещались по поводу интерпретации анализов. Они знали, сколько клеток за сутки во мне погибло, с какой скоростью сворачивается кровь, длительность среднестатистического сна, количество мелких нервных тиков в час и видовую идентичность бактерий, населяющих кишки. Без стеснения врачи залезали под самую неприличную складку моей кожи, обнюхивали, мазали, кололи. При этом каждый искренне заботился обо мне. Чрезмерное внимание и бестактность их действий компенсировались настоящей улыбкой и человеческой теплотой. В отличие от Ив, я был вазой из тончайшего хрусталя, опекаемой еле дышащими нежностями.

Очнувшись подростком, я не знал, что быть голым – это что-то неприличное. Во мне не могло родиться стеснение, потому что никакие формы сравнения себя с кем-то еще не были сделаны. Когда врач ощупывал меня на предмет уплотнений или образований, я лишь смеялся из-за щекотки. Во мне отсутствовало ощущение неполноценности или ущербности, которое обычно накрывает подростков и провоцирует их творить всякие безбашенные действия или скрываться под толщами одежды, макияжа, символов и защитной агрессии.

Мне не позволяли болеть, а иммунитет стимулировался при малейших отклонениях от нормы. Просто счастье для больного синдромом Мюнхгаузена, но оно досталось мне по праву создания. Родительской заботы не было, но о ней невозможно тосковать, да и зачем, ведь вокруг меня суетилось