Я не собиралась посвящать его в детали моей боли. По лицу Макса было видно, что он не верит ни единому моему слову. Но мне было на это наплевать.

— Ладно, — Макс пожал плечами, — как хочешь. Давай смотреть фотографии.

И мы смотрели до тех пор, пока Макс не увидел Комаровского. Он сказал, что именно этот тип — муж Илоны.

— Комаровский в ресторане был один, — сказала я, — это абсолютно точно. Он даже пытался флиртовать с какой-то девицей до того, как я подошла. У него на руке нет обручального кольца.

— Он никогда не одевал кольцо. Это ничего не значит.

— Не знаю — тебе виднее, но есть один важный момент, Макс, о котором тебе следует знать. Когда Вирг представил мне Комаровского, он сказал, что они тезки. Я так и не поняла, что это значит. Вирг Сафин — Витольд Комаровский. Ничего общего, разве что первая заглавная буква имени. Кажется, в этом нет никакого смысла, на первый взгляд. Если только не одно обстоятельство… Возможно, у обоих фальшивые имена, псевдонимы, а настоящие имена обоих звучат одинаково. Сафин мог случайно проговориться. Если их настоящие имена одинаковы, эта фраза имеет смысл. Если мы узнаем настоящее имя Витольда Комаровского, мы узнаем и настоящее имя Вирга Сафина.

— Подожди… Но Комаровский — имя настоящее! Я проверял. У меня есть дружок в спецслужбах. Мы в школе вместе учились. Он в СБУ работает, но связан не с разведкой, а с криминалом, с криминальными спецслужбами. Ты же знаешь, у них есть база данных, в этой базе все про каждого человека есть, вся подноготная. Когда Илона бросила меня и собралась замуж, я попросил дружка пробить этого козла по базе, он уже тогда казался мне подозрительным. И оказалось, что это его настоящее имя, в базе так. У него родители были претенциозные — папаша в органах компартии работал, загранкомандировки, импортные шмотки, бриллианты, словом, все такое. Богатая семья. Когда Союз распался, папашка партийную кассу грабанул, на эти деньги сынуля и начал свой бизнес. И эти родители дали сынуле имя Витольд — имечко с претензиями. Так что по нему все чисто.

— Ты хочешь сказать, что Сафина зовут Витольд? Это полная чушь. Базу в спецслужбах просто заменили и почистили, поставили фальшивые данные. Только так. Мы должны выяснить то, что удалили из этой базы спецслужбы. То, что стерли с файла. Там правда. Твой друг может этим заняться?

— Не знаю. Спрошу. В любом случае, идея неплохая. Надо же с чего-то начинать.

На этой оптимистической ноте мы распрощались, обещая держать друг друга в курсе. Вернувшись в дом, я, вся в атмосфере шпионских фильмов, обыскала спальню Сафина, но абсолютно ничего интересного не нашла. В комнате хранились только носильные вещи — одежда, книги, негативы и бумажные фотографии. Никаких документов, записок, бумажных писем и чужих фотографий. Абсолютно ничего.

Мне не хотелось выходить из этой комнаты. Почему, ну почему он не позволил мне жить вместе с ним, здесь? Здесь были его вещи, его запах. Каждая вещь в этой комнате хранила прикосновение его рук. А запах… Открыв дверцу шкафа, я почти упала, и так, лежа, зарылась лицом в его майки и свитера, вдыхая аромат его кожи, сладкий запах его тела так, как больной астмой вдыхает лекарство из респиратора. Я дрожала, задыхаясь от смеси пьянящих ощущений, нахлынувших на меня в тот момент сладости и горечи. Сладкие спазмы-судороги начали сводить мое тело, и я не знала, что приближается ко мне — то ли рыдания, то ли оргазм.

До встречи с Сафиным, до того, как я поселилась в его доме, я ничего не знала, как много значат вещи любимого мужчины, хранящие его запах. Я не имела никакого понятия, что можно лежать на полу, уткнувшись в эти вещи лицом, воскрешая единственный в мире образ, и думать о том, как личные вещи связаны со своим человеком, а потому становятся бесценны, когда любишь. И превращаются в бешеный, яростный источник ненависти, когда ненавидишь. А если ненавидишь — до любви?

Я лежала на полу, уткнувшись лицом в груду личных вещей Вирга Сафина, несчастная, убогая фетишистка. И думала о том, что могу пролежать так целую жизнь.

Все к тому шло. Сафина не было в доме. Несколько часов назад я видела, как он уселся в свой джип и выехал с главного входа. Вера спала у себя в комнате, ведь до ужина оставалось еще часа два. Был тот тихий дневной час, когда все разошлись по своим углам и занимались каждый своим делом. Собственно, в этом огромном доме нас было только двое — я и Вера. Но Вера храпела — я уже изучила ее привычки. В доме никто не мог появиться до вечера, поэтому я могла тихо валяться на полу в чужой комнате.

Не знаю, сколько прошло времени, когда я поняла, что к глазам моим подступают все-таки рыдания. И первая вестница беды, горькая, жгучая слеза, уже скатилась по щеке. Слезы были о том недосягаемом простом человеческом счастье, которого никогда (НИКОГДА) не будет в моей жизни. О семейных походах в кино, совместных покупках, поездках к морю, вечерних воскресных ужинах, совместной скуке перед телевизором, обыкновенном сексе в одной-единственной миссионерской позе — обо всем том, что есть у многих людей, и чего никогда не будет у меня. Некоторые люди даже ненавидят эту тихую, размеренную семейную жизнь. А я отдала бы за нее всю свою душу, все свое тело, и, конечно, остаток жизни, если бы кто-то мне подарил ее… Но таких подарков никто не делает. Никогда.

Всю свою жизнь я мечтала о любящей и счастливой семье. Я мечтала стать прекрасной женой и матерью, но моей мечте не суждено было осуществиться.

Каким бы человеком был Вирг Сафин, если бы на него не обрушилась всемирная слава? Каким бы человеком он стал, если б Бог не подарил ему такой сложный талант? Внезапно мне до отчаяния, до безумия, до какой-то дьявольской извращенной страсти захотелось узнать его настоящее имя, услышать, как называла его мама в детстве, увидеть фотографию его мамы, и рассмотреть, впитать всем своим сердцем то, как на своих детских фотографиях выглядел он.

Я аж задрожала от обрушившегося на меня вихря страстей: хоть раз в жизни подержать его детскую фотографию, где он в пеленках, в школьной форме, с соседом по парте… Господи, ну почему у этого человека нет того, что есть у всех людей? Почему у него нет ни одной детской фотографии? Хоть одна, но должна быть! Почему нигде нет даже самой плохонькой фотографии его мамы? Какой бы ни была мать, но каждый человек хоть один снимок матери сохранил. И сразу же другой вопрос: а почему никогда в работах Вирга Сафина нельзя встретить детей? Он никогда не снимает детей, не использует их образы. Боится он их, что ли? Более того, я вообще не знаю о его отношении к детям. Хочет ли он детей? А что будет, если я забеременею? Захочет оставить ребенка или будет заставлять меня сделать аборт?

Вопросы, вопросы… Вихрь вопросов, обрушившихся на мою голову. Почему же ни на один из них я не могу найти ответ? Любопытство заставило подняться меня с пола. Я принялась запихивать свитера в шкаф, как вдруг… Как вдруг мое внимание привлекла тоненькая полоска серебряного металла под ящиком. Не долго думая, я рванула ящик к себе. Он вывалился с ужасным грохотом. Я замерла, опасаясь, что меня застукают на месте преступления! Но никто не пришел на грохот, ловить любопытную шпионку-преступницу. Да и кому это было делать?