— Это что, так срочно?

Турецкий бросил на нее недоуменный взгляд, и Лара, тяжело вздохнув, точно ее принуждали мыть пол в приемной, принялась рыться у себя в столе. Визитки навалом лежали в большой коробке из-под «Вишни с ликером», любимых конфет Лары, хотя Александр Борисович еще недели три назад заставил ее таки купить специальный альбом с кармашками для визиток и рассортировать их в алфавитном порядке.

— Какого черта они до сих пор валяются у тебя в коробке? — обозлился он. — Будь я капиталистом, как Питер, непременно уволил бы тебя за неисполнение такого простого поручения.

— Капиталисты и платят в пять раз больше своим помощникам! — парировала Лара.

— Тебе что, на жизнь не хватает?

Лара посмотрела на шефа как на неизлечимо больного, слов у нее просто не нашлось. Но визитку она отыскала довольно быстро.

Турецкий схватил ее: «Игнатий Федорович Оболенский, академик РАН», два телефона, второй, дачный, написан ручкой — и бросился к себе звонить.

— Можно было бы и спасибо сказать, — напомнила Лара Турецкому, который уже перешагнул дверь своего кабинета.

Александр Борисович вернулся и нахально поцеловал ее в губы.

— Сумасшедший! — прошептала Лара.

Турецкий набрал сразу же дачный телефон. Ответил приятный женский голос и, узнав, кто спрашивает академика, сообщил, что Игнатий Федорович уже неделя как в отъезде, на симпозиуме в Париже и прибудет только через два дня.

— А в Париже у него телефон есть?

— Да, есть, но… Что-то случилось? — встревожился голос, но следователь тут же успокоил дочь: судя по молодому голосу, это была именно она, хотя кто его знает.

— Нет-нет, не беспокойтесь, мне просто нужна срочная консультация, поэтому я рискну, с вашего позволения, позвонить ему туда. Вы не дадите мне его телефон?

— Пожалуйста, он остановился у наших друзей… — И дочь продиктовала парижский телефон. Турецкий позвонил в Париж, но там ответили, что господин Оболенский под Парижем на даче какой-то знаменитости. Турецкий знал по-французски несколько фраз, поэтому большую часть слов не понял, но слова «виляж» и «вилля» он понимал. Телефон на «вилля» эта французская паршивка просто не дала, заявив, что не знает. Все складывалось против Турецкого.

Оболенский занимался как раз электромагнитными излучениями, мог знать Володина и уж наверняка прокомментировал бы реальность версии Турецкого несколько шире, чем он сделал это в телевизионном интервью. Сейчас в связи с нападками Фомина, который выставил его просто идиотом, это было самое главное. Генеральный и тот поверил больше фээсбэшнику, чего раньше никогда не случалось, и Турецкий чувствовал себя уязвленным. Больше того, он понимал, что если за неделю он не представит достаточно убедительных доказательств, то дело по факту смерти Шелиша прикажут производством прекратить, тем паче что хватало и очевидных тяжких преступлений, которыми следователю-«важняку» надо было заниматься. Но поскольку дело Шелиша все же находилось на личном контроле у Президента и премьера, Александра Борисовича Турецкого другими делами пока не нагружали, но по грустному взгляду Меркулова он понимал: скоро эта лафа кончится, а значит, с расследованием убийства Шелиша надо спешить.

Геннадий Генрихович, переговорив с Тюмениным, прошел к себе в кабинет. Он достал из коробки гаванскую сигару, поводил перед носом, закрыв глаза и вдыхая душистый запах сухого табачного листа. Казалось, он впитывал вместе с ароматом листьев и пот подмышек гибких темнокожих кубинок, по десять часов, не разгибая спины, работавших на табачных плантациях, залитых солнцем. Он сам это наблюдал, бывая на Кубе, у Кастро, видел, как ловко и споро они влажными пальцами выбирают пригодные для сигар листья и побеги, чуть покачивая от нетерпения крепкими бедрами, точно этот запах постоянно возбуждал их.

Нет, ему не нравились эти разговоры с Тюмениным. После убийства Шелиша Станкевич показал ему сумму, которую перевел на его счет в швейцарский банк. Миша равнодушно скользнул взглядом по цифре пять с четырьмя нулями и пожал плечами, точно все это относилось к кому-то другому, а не к нему.

— Ты что, не рад? — удивился Станкевич. — За один день пятьдесят тысяч долларов! Где бы ты еще заработал такие деньги?!

— А куда я с ними? — нахмурился Тюменин.

— Куда угодно, — ответил Хозяин. — Хоть на Гавайи, хоть на Канары, хоть в Рио-де-Жанейро.

— Я Подмосковье люблю. В Балашихе родился, там и помру. Кстати, к родителям надо бы съездить на пару деньков, — напомнил он о своей давней просьбе.

— Решим этот вопрос, — мрачно пообещал Станкевич.

«Но отпускать его опасно. И не отпускать нельзя, — вдыхая сигарный дым, размышлял он. — Дались ему эти родители. Сорок пять лет мужику, а все еще за материнскую юбку держится. Можно, конечно, Кузьму с ним послать. Для надежности. Но у Кузьмы и без того дел невпроворот. Он нарасхват. Куда деваться, коли он единственный, кому можно доверять и кто все делает быстро и четко».

Станкевич взял трубку, набрал, расхаживая по кабинету, телефон Вики Корецкой из НИИ Басова. Полгода назад ее «закадрил» Кузьма, которого Станкевич посылал под видом фотокорреспондента в институт Басова искать Володина. Кузьма сфотографировал всех ведущих физиков, но Тюменин ни в одном из них великого изобретателя не опознал. Кузьма с разрешения Станкевича притащил Вику на дачу, они поговорили, она показалась Хозяину неглупой и весьма привлекательной. После этого она позвонила раза четыре, но то у Геннадия Генриховича не было настроения, то находились срочные дела, и он откладывал очередную встречу с Викой. Теперь же он решил включить ее в это поисковое дело. Девушка она хваткая, настырная, деловая, так отчего этим не воспользоваться. Что-то ему подсказывало, что если Володин в России, то он должен быть где-то рядом, работать в той области, какую хорошо знал. А институт Басова единственный в своем роде, и Володин должен работать именно там.

— Что поделываем, Виктория Петровна? — нежным, воркующим голоском спросил он.

— Крутимся, Геннадий Генрихович, — специально, чтобы все слышали, что ей звонит столь известный человек, задиристо отозвалась она. «Все бабы — дуры! — ругнулся про себя Станкевич. — Какого черта нужно перед толпой афишировать наше знакомство?» — Но сегодня я вольная птичка. Директор что-то приболел. У него тут был один гость из МУРа, и он после этого неважно себя почувствовал. Поэтому мы организовали легкий фуршет и пьем коньяк за его здоровье.

Станкевич слышал нестройное гудение голосов, видимо, Вика слегка уже приняла и была навеселе. «Интересно, что надо было муровцу от Басова? — подумал Геннадий Генрихович. — Официально расследование ведут прокуратура и ФСБ, а МУР с какого бока? Надо выяснить у Фомина».

— Тогда надо продолжить. Я пришлю машину?

— А куда вы меня приглашаете?

— На дачу. Тут у нас шашлыки готовятся, много вина, деревья распустились, зелень пробивается и вообще хорошо. — Станкевич уже пожалел, что позвонил, но резко поломать задуманный еще с утра план не смог.