* * *

Я совершенно не помню, о чем я говорил. Да это и не важно. Важны те овации, с которыми меня встретили. Ничего подобного я до той поры не испытал. «Явление народу» превзошло все ожидания.

Приехав домой, я смеялся и говорил сквозь слезы: «Сейте разумное, доброе, вечное. Сейте, спасибо сердечное скажет вам русский народ»27.

Конечно, Некрасов не думал, что это будет тот народ, который раскусил революцию.

* * *

И вот пошла день за днем борьба за выборы в городскую думу по этой «четыреххвостке». Надо было избрать в городскую думу сто пятьдесят гласных. Из них нам удалось избрать пятнадцать человек, то есть десятую часть. Поляки тоже что-то в этом роде. Украинцы, кажется, двенадцать. Все остальное было заполнено социалистами разных мастей28.

Большевики провели семь гласных, из них четырех каких-то совершенно неизвестных и ничем себя не проявивших и в городской думе29. Три остальных проявили себя. Была среди них одна учительница, молодая и толковая, но в думе не выступала. Потом был Гинзбург, еврей, сын богатого сахарозаводчика30. И, наконец, седьмым был Пятаков, тоже сын богатого сахарозаводчика31. Судьба этого Георгия Пятакова переплелась с историей нашей семьи, о чем будет сказано позже. Впоследствии он стал народным комиссаром (министром) и был расстрелян при Сталине.

Таким образом, эти три киевских большевика в общем оказались шульгинистами, что будет ясно из последующего.

* * *

Из деятельности городской думы в этот период интересно одно трагикомическое заседание. Комическим оно показалось некоторым после того как кончилось, а пока оно длилось, было грозным.

В это время возникли какие-то конфликты у городской думы с какими-то запасными. Дума была обязана их обеспечивать, но она чего-то им недодавала. И главный вопрос встал о дровах, хотя еще в них особой надобности не было. Словом, в тот вечер, когда должно было разбираться это дело, городскую думу со всех сторон окружила огромная толпа запасных32. Внутри этого кольца запасных, уже довольно накаленных, было второе кольцо из жен запасных, находившихся в явно истерическом состоянии. Они так окружили думу, которая стояла на открытой площади, что выхода не было, убежать было тоже нельзя.

Женщины, пробравшись в само здание думы, нашли председателя городской управы и избили его. Затем они пробрались в зал заседаний на хоры, потом спустились ниже и заняли кресла рядом с гласными, прервав заседание. Одна молодая, красивая, яростная встала и занялась речью, совершенно истерической, которую запомнить нельзя было, и исполненной угроз. Все же я запомнил слова, обращенные лично ко мне:

— Вот придем мы к вам, господин Шульгин, в ваши теплые квартиры, когда будет мороз. Посмотрите…

Я привстал и ответил:

— Пожалуйста, приходите. Если у меня будут дрова к тому времени, поделюсь с вами.

Но тут силы ей изменили. Она зарыдала и упала на пол. Остальные женщины подняли вой и закричали: «Вот до чего довели!»

Затем часть из них побежала к нам, пятнадцати гласным, чем-то им особенно досадившим. Мы сидели спокойно, хотя и побледнели. Не драться же с женщинами. Впрочем, они, погрозив нам кулаками, тоже расплакались и смылись. Быть может, потому, что полиция наконец справилась с запасными и их женами и высвободила городскую думу.

* * *

Рассказав о выборах в городскую думу в Киеве, я хочу заодно вспомнить и выборы в Учредительное собрание, уже не от города Киева, а от Киевской губернии.

Мы приняли участие в этих выборах. Был составлен список кандидатов, который начинался с меня. Вторым был Петр Бернгардович Струве. Хотя он никогда не был киевлянином, но по тогдашнему закону о выборах в Учредительное собрание, которое почиталось Всероссийским, могли избираться люди независимо от их места жительства. Так и меня ввели в список где-то в Сибири, должно быть, там, где произвела впечатление моя телеграфная статья от 6 марта, начинавшаяся словами: «Цари ушли…».

Что же касается Струве, то бывший соратник Ленина и идеолог марксизма, ученый, разочаровавшийся и в Карле Марксе, и в Ленине, был известной фигурой во всей России.

Тем не менее нам не удалось собрать по Киевской губернии достаточное количество голосов33. У нас не было в селах и в деревнях агитаторов и организаторов. Украинцы же кое-кого имели в виде сельских учителей и сыновей некоторых батюшек. Главный пункт в агитации националистов излагался так: «Будет наделение землей украинцев. А кто не украинец, тот геть на Московину». После этого в селах стали говорить: «Настала какая-то Вкраина. Треба до ии пристоваты, бо землю дают».

Однако несколько волостей сплошь голосовали за восьмой номер, что «за царя». Кто же они были? Это любопытно. Это была так называемая околичная шляхта — дворяне, потерявшие дворянство и по своему быту превратившиеся в крестьян, и причем в бедных крестьян. Но они имели славное прошлое. Не покорились католикам, несмотря на все преследования. При этом целые села носили одну и ту же фамилию: Соколовские, Бехи и многие другие. Вот эти и голосовали за царя. Но они оказались в меньшинстве. А жили они преимущественно по лесам, питались охотой.

Итак, Соколовские, Бехи и другие не смогли послать меня в Учредительное собрание. Но они продолжали бороться, притом мерами весьма крутыми, о чем будет ниже сказано.

* * *

Теперь перехожу к выборам в Украинское Учредительное собрание. При этих выборах должен был быть избран отдельный представитель от города Киева. И в этих выборах мы приняли участие.

Тут жестокими врагами явились опять же украинцы. За это время произошла в Киеве народная перепись, показавшая национальный состав киевского населения. Оказалось поляков 10 процентов, украинцев 12, малороссов 4, русских 54, евреев 17 и 3 процента под рубрикой прочих34.

Вот эти 12 процентов украинцев энергично боролись с нами. Мы печатали прокламации как на русском, так и на малороссийском языках. Последние писал молодой Грушевский, племянник старого Михаила Грушевского, автора капитального исторического труда «Украина — Русь». Как ученый он, конечно, не мог не признавать, что сначала была Русь, а потом Украина. Но все же он был завзятый украинец, в свое время получавший большие деньги за пропаганду сначала от Австрии, затем от Германии.

* * *

Тут своевременно рассказать вкратце историю украинофильства.

Слово «Украина» в летописи Нестора употребляется только два раза. И в смысле пограничия, от слова «у края». Говорится, что когда умер такой-то князь, то Украина по нем очень стонала, ибо он защищал ее от набегов. Затем обозначение «Украина» было весьма разнообразно. Была польская Украина, была литовская Украина, была сибирская Украина, словом, Украиной назывались все границы Московского государства.

Тургенев свою повесть «Бригадир» начинает так: «На южнорусской Украине проживал такой-то…»35. Тургеневская южнорусская Украина — это та полоса, из которой вышли многие писатели, то есть это средняя Россия.