– Ну и пусть; как будто очень хотелось!

– Ксюш, а теперь представь, что князь приносит в дом твоего брата и официально признает наследником. Представь ужас всех этих теть, за спинами которых, кстати, семьи наших союзников. Претендент с сестрой-оракулом. Они, их дети, обречены на поражение.

– Я могу не подсказывать братику, он им сам морды набьет!

– Проблема номер один – они не поверят, что ты не станешь помогать. Проблема номер два – наши союзники возмутятся за своих дочерей. Проблема номер три – разлад в семье и в клане из-за нечестной борьбы. То есть твоего брата скорее всего убьют. Вероятность – девяносто три процента. Организуют несчастный случай, на который мы, извини, закроем глаза, чтобы все не развалилось. Тебя не тронут, они не могут сделать что-либо во вред клану. Но для клана твой брат во главе… лидер, не обученный должным образом, выглядит угрозой. Им не придется идти через себя, против своей силы и чести, не придется нарушать клятвы, чтобы организовать его смерть.

– А если он откажется от борьбы?

– Нельзя отказаться от соревнования, которое не объявлено, но существует как традиция. Пойми, для нас внутриклановая грызня – огромная беда и разлад. Хуже войны. Поэтому мы не ищем его силами клана. Потому что для клана его не существует. Он – тайна гораздо серьезнее, чем я под личиной слуги. Но я и твой отец будем рады, если ты подскажешь, где твой брат. Тогда мы сможем тихо забрать мальчика к себе. Он не будет наследником, но будет рядом. Пожалуйста.

– Нет… – выдавила из себя Ксюша.

– Но почему?! Почему ты не можешь нас простить?

– Не я. Он вас не простит. Он… он сейчас никого не простит.

– А если с ним что-нибудь случится?!

– Деда, ты не бойся, – маленькая ладошка обняла старческую высохшую ладонь, – я за ним присмотрю.

– Мы не употребляем свой товар.

Слова разносились по выстуженному подвальному помещению, находя дорожку через шум механизмов к ушам и сердцу каждого работника. Вздрагивали плечи, суматошно стреляли в мою сторону взгляды, желающие увидеть, но не быть увиденными. Движения обретали несвойственную поспешность, головы сгибались от предчувствия близкой беды, представляя себя под низкой лампой в центре зала, вместо тех, кто был оторван от работы по моему слову.

Сегодня виновников было много. В безжизненном свете ламп дугой выстроились шестеро работников, безликие в своих одинаковых белоснежных халатах и шапочках с перчатками, силой выставив вперед высокого, крепкого парня. Кто-то должен был ответить за недостачу. Кто-то чужой, недавно принятый, оттого виновный больше остальной бригады.

Он тормошил рукав халата, комкая исцарапанными пальцами белоснежную ткань. Его глаза искали виновника всех бед, высматривая врага на полу, на глади стен, на потолке, в квадратах закрытых простыней окошек.

– Сергей, ты ведь знаешь правила?

Тот закивал и тут же отрицательно замотал головой:

– Но это не я!

Его попытку обернуться к бывшим друзьям я пресек, зацепив за плечо, и резко дернул на себя.

– Глаза воспалены, кожа холодная, дыхание… Покажи язык.

Сергей упрямо уставился в пол, не желая подчиняться.

– Сколько ты закинул внутрь? – Я полуобернулся к Вадику, до того неслышно стоявшему в охранении вместе с Семеном.

– Не хватает двух упаковок, – мазнув взглядом по бумажке, озвучил он.

– Что бывает с теми, кто употребляет так много? – вновь обратился к Сергею, встряхнув его за халат. – Что было с Петей, скажи мне?

– Он попал в больницу, – шмыгнул парень, обреченно понурив плечи.

– Верно. А почему он попал в больницу второй раз? – вкрадчиво уточнил, придвигаясь чуть ближе.

– С лестницы упал…

– Неверно, – цокнул я, досадуя. – Причина в том, что он создал нам проблемы. Из-за него было расследование, цех вынужден был остановиться на месяц, мы потеряли много денег… Теперь ты понимаешь последствия своего проступка?

– Я больше не буду, – понурился он.

– Разумеется, – зубасто улыбнулся я ему, – ты уволен.

– Но я…

– Вышвырните его.

– А моя плата?!

– Какая плата? – удивился в ответ, округлив глаза. – Ты нам должен за две упаковки недостачи. Срок – неделя.

– Нечестно! – донеслось уже из-за двери вместе с хеканьем Семена и гулким ударом, после которого всякие звуки прекратились.

Хм. Слишком тихо. Я обернулся в зал, с удивлением отметив застывших статуями ребят.

– За работу! – рявкнул так, что задрожали мелкие детали где-то на стеллаже, а в углу по горе желтоватого порошка прокатилась небольшая осыпь.

Вроде очнулись.

– Идем, – махнул рукой Вадику и сам первый вышел за дверь подпольного цеха по производству мороженого.

– Все по плану, – встретил нас на подъеме лестницы Семен, – я проследил. Он пойдет жаловаться на несправедливость к своим друзьям.

– Сейф ему показали?

– Мельком, как ты приказал. Якобы перекладывали пачки с деньгами.

– Отлично, – чуть расслабился, отметив исполненным еще один пункт плана. – Для второго шага все готово?

– Да, босс, ребята нашептали нужные слова. Нас уже ищут, – хмыкнул довольно Вадик.

– Не понимаю, они совсем безмозглые? – пробухтел Семен, до конца не веривший, что все получится.

– Всем нужен виновник своих бед, – пожал я плечами и поправил красную бабочку на рубашке, – так что давайте позволим себя найти.

Наша группа неспешно зашагала по коридорам – широким, светлым, благодаря щедрости неведомого спонсора, украсившего каждый поворот веселым рисунком, на который даже у последнего мерзавца не поднимался фломастер. В пролете мелькнула испуганная мордашка одного из подручных Моряка, тут же исчезнувшая под быстрый топот новых, но таких громких ботинок.

– Минута-две, – прикинул Вадик, приваливаясь к стене возле тупичка с аварийным выходом, кое-как освещавшим площадку два на три метра желтым светом букв.

Я остался чуть дальше, под светом, лившимся из окна – будто бы один, и не стоят в тени два друга, настоящих друга, а не тех, кто превратился за последние три года в Сиплого и Моряка. Все-таки дружбы на деньгах не бывает.

– Ты продал нам некачественный товар.

Я стоял возле окна, заложив руки за спину, когда обвинение все-таки прозвучало. Надо же, я думал, они так и будут переминаться с ноги на ногу, не решаясь произнести слово. Чуть повернувшись, отметил троих рослых ребят, напоказ выставивших полосатые майки в разрезе расстегнутых на три пуговицы рубашек. Сильные, агрессивные, привыкшие делать, а не думать. То что надо.