При должной мотивации и развитом таланте такие «костыли» могли и не требоваться, но пока что юной Видящей проще было опереться на фотографии и личные вещи, как, например, расческа с парой застрявших волосков, «забытая» высокими гостями, витиеватая подпись на странице «протокола о намерениях», капля вина, нечаянно капнутая на многостраничные приложения…

Легкая медитация, позаимствованная на тренировках, и детская ладошка ложится поверх отпечатка гербового перстня Тенишевых. Глаза провидицы закрыты, дыхание размерено и неслышно. Еле-еле бьется жилка возле ключицы, выдавая состояние транса.

Князь с тревогой смотрел на отрешенное лицо маленькой девочки, вынужденной выискивать зло и предательство в чужих замыслах. Каково это – видеть смерть и горе, мерзость и обман, боль и несправедливость еще до того, как минует светлое время беззаботного детства, до прихода настоящей дружбы и первой влюбленности?

Совсем не такого желал он дочери, трактуя слова пророчества жены как обещание для ребенка будущего гениального ученого или воина, художника или архитектора… Да и найдется ли на свете отец, который не гордился бы своим ребенком? Разумеется, пророческий дар стал настоящим счастьем для лидера клана. Но для простого человека, дремавшего где-то там, под чешуей политика, убийцы и военачальника, он стал горем, забравшим сына и любимую женщину.

– Пап, – сонно выдохнула Ксюша, открывая глаза, – зачем закачивать в землю нефть?

– Нет, родная, ее оттуда достают. В землю закачивают воду для поддержания пластового давления и… – осекся князь, заметив, что дочь отрицательно мотает головой.

– Тот, кто подписывал эту страничку, стоит в поле пожухлой травы. Он в каске, как еще трое рядом, на всех оранжевые куртки. Перед ними шесть грузовиков с круглыми бочками на спине. Из них сливают шлангами черную жидкость в землю. Тот, кто ставил подпись, спрашивает, сколько еще нужно нефти. Ему отвечают, что будет еще два рейса.

– Так, значит… р-руский Кувейт они мне обещают, – сквозь зубы прошипел князь, с гневом посмотрев на ни в чем не повинные документы.

«Принято…» – с заминкой, слегка ошарашенно прошептали в наушник.

– Спасибо, родная, – мягко улыбнулся он дочурке, до поры пряча гнев поглубже, неуклюже протягивая медвежонка.

– Ух ты… – все еще словно после долгого сна, слегка щурясь, протянула дочь, принимая презент, заключила его в объятия… а затем что-то пошло совсем не так.

– Холод, сырость, низкие потолки, – заметалась в лихорадочном бреду Ксюша, вцепившись в игрушку руками. – Много людей, страх; сделать еще двадцать – или боль. Стрекот машинок, крик злого мужчины. Пять медведей – вода, семь медведей – хлеб!..

Князь, пытаясь освободить дочь от кошмара, буквально разорвал медведя на кусочки, и только потом поток слов стих, сменившись тихим рыданием пережитого горя – чужого, бесконечно далекого.

– Где? – тяжело выдохнул отец, мягко обнимая свое сокровище, желая защитить от любой опасности.

– Тайбэй, пригороды, рядом большая вода, справа дымят заводы, подвал трехэтажного дома с красной табличкой, – между всхлипами ответила дочь.

– Все будет хорошо, – неловко чмокнул он ее в макушку, аккуратно перенес на кровать и вышел, тихо прикрыв створку за собой.

– Красная тревога, координаты у вас есть, – сказал в пространство.

«Территория сопредельного государства. Геотаргетинг осуществлен. Ханство клана Тога. Прогноз: война – восемьдесят шесть процентов».

Стоило выйти с женской половины, рядом зашагал брат, спокойно облачаясь в костюм под легкий МПД – его наголовная часть с тактическим шлемом уже была надета, а значит, о прогнозе он услышал одновременно с другом.

– Подтверждаю.

«Господин, не проще выкупить рабыню у ван Тога?»

– Долго.

«Господин, Тога очень ревностно относятся к своей территории! Там будет резня с очень низким шансом на выживание неодаренных! Желаете, чтобы ваша дочь это увидела?»

– Значит, я лечу сам.

«Корректировка прогноза: война – ноль процентов, – проскрипел старческий голос на фоне белого шума, означавшего, что все остальные сейчас заглушены и имеют право только слушать. – Когда волк заходит во двор, умная шавка лезет в будку и дрожит от страха, мечтая дожить до утра».

Белый шум пропал, но никто не торопился нарушать созданную тишину.

– Императив номер один – по Тенишевым продолжаем работу. Будем макать мордой в нефть. Императив номер два – обеспечить собственное производство детских игрушек. Со счастливыми швеями, поняли?! Чтобы зарплата до неба, дворник здоровался и муж души не чаял!

– И пух брать от счастливого барашка, – поддакнул Амир в общий канал.

– Да!.. Тьфу, да заткнись ты, и так тошно…

Не спеша – словно на прогулке, дошли две мужские фигуры до вертолета, уже готового нести «виртуоза» и «мастера» за горизонт.

– Я хочу, чтобы она знала, что папа может быть хорошим! – прокричал князь сквозь рев вертолета, обращаясь к товарищу, зацепил скобу рукой и ловко запрыгнул внутрь.

Амир задержался, пытаясь представить, каково это – быть готовым развязать войну ради слезинки своего ребенка? В итоге пришел к решению, что это дело надо срочно проверить, организовав первенца.

Когда отгремит рокот гнева, сорвутся с уст красивые слова и вихрь человеческой воли обратит желание в действие, приходит время слуг. Тихие и незаметные, они приберут осколки разбитой посуды, отмоют ковры от вина, соберут клочья некогда целого, воссоздавая декорации для нового спектакля жизни своих господ.

Так и в этот раз: стоило князю отвернуться от двери, как за спиной зашаркал безымянный слуга, согнутый службой за долгие годы. С поспешностью, доступной для его древних лет, он собрал рассыпанный по полу пух из разорванного медведя. Бережно перенес на стол забытые князем бумаги. Оттер пол там, где ступал господин, в своем величии позабыв переодеть уличную обувь. Поднял с пола и отряхнул рассыпанные подушки. И, тихо цокнув – окно показалось недостаточно чистым, – принялся натирать стекло замшевым платком.

– Все будет хорошо, – прозвучал детский голос, обращаясь, возможно, к миру, возможно, еще к кому. Не к слуге же?

Старик подышал на очередное пятнышко и продолжил монотонную работу.

– Дедушка…

Рука старика замерла на какое-то мгновение, сильно вдавив платок. Не будь стекло бронированным – стрельнула бы молнией трещина. Пальцы, будто опомнившись, отдернулись от прозрачной глади, а платок неловко обернулся вокруг пальца со старым обручальным кольцом – ровно настолько, чтобы скрыть нажатие большим пальцем по ободку, подменившим последнюю минуту записей на камерах. Никакого риска – из этой комнаты никогда не было прямой трансляции.

– Как… – завис в воздухе недосказанный вопрос.

– Кто-то постоянно забывал в моей комнате конфеты.