Через день его забрали — наступила окончательная стадия подготовки. А отчаявшейся Карин провели первое внутривенное вливание наноцитов.

* * *

А потом был старт.

Карин вышла до рассвета. Когда она пересекала взлетную полосу, шаги ее отдавались эхом в бесконечной пустоте. Она шагнула в тень корабля и вздрогнула всем телом — но не только от холода.

«Вы забираете у меня Дарта», — думала она. И действительно, корабль и Пилот будут связаны друг с другом гораздо более тесной связью, чем любовники.

«Позаботьтесь о нем», — мысленно попросила она.

Карин стояла на полосе до тех пор, пока бриллиант солнца не показался из-за багровых облаков, разлив расплавленное золото по сверкающему бронзовым блеском корпусу корабля. Оно осветило здание Стартового Центра «Финикс». От одного из хрустальных куполов отделилось белое термоакустическое транспортное средство — ТТС. Оно опустилось на покрытое асфальтом шоссе.

Дарт находился где-то внутри его керамического панциря.

ТТС нарушило тишину легким шелестящим звуком и остановилось рядом со сверкающим мю-пространственным кораблем. Из ТТС вышли обслуживающие корабль члены наземной команды в зеркальных шлемах.

Затем скорпионий хвост ТТС изогнулся, исчез внутри корпуса и поднялся с белым коконом подъемного кресла, в котором находился Дарт, а потом через дорсал-люк загрузил Пилота в корабль.

Начался обратный отсчет времени, и процедуры биоинтерфейса — сопряжения с биосистемой — были строго ограничены по времени.

Во время этого процесса не было времени поговорить с Дартом, но они уже сказали друг другу — нет, молча пропели своими телами — слова прощания.

Пока Карин ожидала, ей становилось все жарче, то ли из-за охватившего ее волнения, то ли из-за введенного средства. Наконец наземный персонал дал сигнал — подключение было завершено. Ее жестами позвали сесть на ТТС и отвезли в здание Стартового Центра.

— Вы можете наблюдать отсюда.

Один из техников привел ей в просторный зал с черными кожаными диванами напротив голубоватой стеклянной стены.

Карин смотрела.

Появились всполохи голубого пламени от двигателя. Корабль начал раскачиваться.

И вот он поднялся над стартовой полосой. Выдвинулись дельтовидные крылья, выгнулись, нацелившись в сине-зеленое небо, сверкая в солнечных лучах золотом. Корабль рванулся вверх, стал уменьшаться в размерах, превратился в яркую точку, растворился.

Перед Карин высветилась голограмма с изображением стартового коридора.

Взлетающий ввысь корабль… Чернота стратосферы… Выход на орбиту и крещендо белого сияния… Излучение от перемещения в пространственный туннель излилось в реальное пространство, образуя инверсионный след, и… все исчезло.

Переход в мю-пространство был осуществлен.

* * *

Улетел, улетел, улетел…

— Прости, Барни, я сегодня плохой собеседник.

Пес коротко тявкнул, словно соглашаясь.

— То, что он сказал, — Анна-Мари, слепая женщина из регистратуры университетского городка, похлопала Барни по могучему загривку, — и я могу подтвердить.

Карин начала подниматься с дивана, но комната закружилась у нее перед глазами.

Сместилась перспектива, нарушились все мыслимые законы геометрии. К ней, внутрь нее, прокрадывались ощущения, близкие эффектам фрактальной трансформации.

— Я ужасно себя чувствую. — Она снова рухнула на диван. — Все время вижу… Дьявол, вы должны презирать меня за это, но я сдаюсь.

— А может быть… — голос Анны-Мари стал напряженным. — А может быть, вы просто хотите поменять одну реальность на другую. На лучшую.

— Ха!

— Я слышала одну байку, — задумчиво проговорила Анна-Мари, — о золотых морях света, черных остроконечных звездах…

— Как ты себе это представляешь? Я имею в виду, э-э…

— В молодости я могла видеть. — Зрачки незрячих глаз Анны-Мари задвигались. — Я до сих пор могу различать разницу между солнечным днем и полной темнотой, inais c’est tout[1].

«Лучше это или хуже, чем когда человек рождается незрячим?» — подумала Карин.

— Память осталась. И иногда мне снятся сны…

— Это как любовь? Лучше любить, а потом потерять любовь, чем… — Голос все-таки дрогнул.

— Карин! Его не будет всего три дня. Некоторые первые полеты длились по две недели, пока удавалось совершить реверсивный переход. То есть вернуться в реальное пространство.

— Ты знаешь весь профессиональный жаргон, так ведь?

— Я много работала в УНСА.

— А-а, черт…

Анна-Мари наклонилась и сжала колено Карин:

— Все в порядке. Правда.

«Это же ад, Дарт, — думала Карин. — Если ты не вернешься ко мне, я…»

Она не представляла себе, что она тогда сделает.

* * *

До этого подобное случалось уже два раза.

Карин подозревала, что это связано с феромонами. Сверхъестественно, всей кожей она чувствовала, что кто-то находится по ту сторону стены, ощущала их «ki»… а потом они входили через дверь.

«Может, я занимаюсь самообманом?» — думала она.

В первый раз такое произошло, когда она сидела на коленях в позе «seiza», во время своего первого визита в штаб-квартиру борцовского центра в Киото. У нее возникло чувство, вызывающее благоговейный трепет, — ощущение чьего-то присутствия. Ощущение охватило все ее существо за двадцать секунд до того, как в помещение вошел легендарный сэнсей Харада.

Казалось, весь мир вращался вокруг него и свет стал ярче, когда он вошел…

Во второй раз это было в додзе Манхэттена, во время исполнения похожих на танец упражнений. Тогда Карин почувствовала приближение мастера высокого дана — полуфилиппинки, полуангличанки по происхождению прежде, чем та вошла в зал.

Сама Карин обладала черным поясом второго дана и не отличалась выдающимися успехами.

Вот и сейчас у нее опять появилось такое предчувствие.

Раздался стук в дверь.

— Войдите.

В проеме возник могучий силуэт, мало различимый из-за яркого освещения в коридоре.

— Сэнсей.

Майкл долго смотрел на нее, затем вошел в комнату. Он вошел по-военному выпрямив спину, опустив расслабленные большие руки.

— Нет, — пробормотала Карин. — Только не Дарт!

* * *

Зависая на грани самоорганизовывающейся переходной реальности, осознающая и не осознающая себя, распространялась сеть фрактальной структуры.