— Это ни капли не эгоистично. Ты был со мной так мил, как никто другой из всех, кого я знала. — Она схватила меня за руку. Мою отвратительную лапу с когтями. Я заметил, что она прослезилась.

— Тогда будь добра, уезжай поскорей. Это все, чего я хочу, — я аккуратно высвободил свою руку.

Мы встретились глазами, она хотела что-то сказать, но потом просто кивнула и выбежала из комнаты.

Когда она ушла, я вышел на улицу, прямо в снег. На мне были только джинсы и футболка. А было настолько холодно, что мороз за секунду пронзил меня до самых костей, несмотря даже на мой дополнительный подогрев. Но мне было все равно. Я хотел замерзнуть. Так я чувствовал хоть что-то, что-то кроме внезапного чувства пустоты и утраты. Я посмотрел вверх, ожидая, когда в комнате Линди загорится свет. Увидел на занавесках тень от ее силуэта, перемещающегося по комнате. Ее окошко было единственным островком света в этой черной холодной ночи. Я посмотрел еще выше — в поисках луны. Она скрылась за деревьями. Вместо нее я увидел звезды, и еще звезды за этими звездами, и еще за ними — миллионы звезд — больше, чем я когда-либо видел в Нью-Йорке, даже больше, чем городских огней. На звезды мне смотреть не хотелось. Я не мог вынести их красоты и количества. Я хотел остаться один, как луна без воздушной атмосферы.

В конце концов, свет в комнате Линди погас. Я дождался, пока она уснет. Я даже не мог представить, каково это — спать рядом с ней. Я не вынес бы этой картинки. Оторвав взгляд от ее окна, среди ветвей деревьев я нашел глазами луну. Выгнул спину и завыл, завыл как животное, которым я и являлся, которым я и был всю свою жизнь.

Наступила суббота. День, который мы проводили за занятиями. Но вместо этого суббота стала днем, когда Линди оставила меня.

Позвонив в такси и проверив расписание автобусов, я ушел в свою комнату наблюдать за ней в зеркале. Сначала я хотел отдать ей зеркало, что бы она смотрела на меня и вспоминала. Но потом понял, что я так не смогу. Я не мог совсем без нее. Я хотел наблюдать за ней. А если бы я отдал зеркало ей, она могла так ни разу и не посмотреть на меня. Может, она захочет меня забыть. Я бы этого не вынес.

Я наблюдал, как она собирает вещи. Она взяла книги, которые мы читали вместе, и фотографию нашего первого снеговика. Моей фотографии у нее не было. В конце концов, я перестал бездельничать и пошел завтракать. Когда я вернулся в комнату, обнаружил в ней Уилла.

В руках у него была книга, которую мы читали, но он произнес: — Я был у Линди, и она сказала мне престранную вещь.

— То, что она уезжает?

— Да, — Уилл вопросительно посмотрел на меня.

— Я сказал, что она может уехать. Ну а теперь мы можем сменить тему на что-нибудь более веселое? Например, поговорим об «Отверженных» — очень позитивная книжка.

— Но, Адриан, все же шло хорошо, мне казалось…

— Она захотела уйти. Я слишком сильно люблю ее, чтобы принуждать остаться. Она сказала, что вернется весной.

Казалось, что Уилл хотел сказать что-то еще, но, в конце концов, он протянул мне книгу: — Итак, что ты думаешь об Инспекторе Джаверте?

— Полагаю, из него получился бы отличный герой Бродвейского мюзикла, — сказал я, смеясь, хотя настроение было отнюдь не радужным.

Я посмотрел на часы. Такси для Линди может подъехать в любую минуту. Ее автобус отправлялся примерно через час. Если бы это была одна из романтических комедий, не обошлось бы без драматической сцены, в которой я бегу на станцию, умоляю ее остаться, и, в конце концов, Линди осознает, какие чувства она испытывает ко мне на самом деле, и в тот же миг целует меня. Я перевоплощаюсь, и мы живем долго и счастливо.

В реальности же Уилл спросил меня, что я думаю о политических взглядах Виктора Гюго в «Отверженных», а я ответил ему… хотя я уже и не помню, что тогда ответил.

Но я знаю поминутно события, связанные с ней.

(09:42) За ней приехало такси.

(10:27) Я почувствовал, что она прибыла на станцию.

(11:05) Так же я точно знал время, когда отходит ее автобус.

Я даже ни разу не взглянул в зеркало. Я просто знал. Это был не конец фильма.

Это был конец всему.

Этой зимой я так и не вернулся в город. Наоборот, остался за городом, подолгу гуляя там, где меня могли увидеть лишь другие животные, дикие звери. Я начал запоминать траектории полетов каждой зимней птицы, места, где прячутся белки и кролики, и мне казалось, что я мог бы заниматься этим каждую зиму. Так хорошо было находиться на свободе. Мне было любопытно, не так ли начинал и гадкий Снежный Человек. Я никогда не верил в эти истории. Сейчас же я был уверен, что все мифы существовали на самом деле.

Должен признаться, что я часто подглядывал за Линди. Здесь у меня не было роз, и эти подглядывания превратились для меня в то, чем до этого были розы — моей жизнью, моей страстью.

В свою защиту должен сказать, что я позволял себе наблюдать за ней только днем. Я узнал, что она разыскала своего отца, что они переехали в еще более убогую квартиру в еще более ужасный район Браунсвилль, что она стала ходить в непрезентабельную школу. Я знал, все это было по моей вине, ведь она застряла в этой школе, лишившись стипендии в Таттле, из-за того, что я не позволил ей ходить на занятия, чтобы она была со мной. Я следил за тем, как она идет в школу, мимо полуразрушенных пожарами и разукрашенных граффити стен здания, мимо искореженных машин и безнадежных детей. Я наблюдал за ней в коридорах школы, узких переполненных учениками коридорах, с рядами шкафчиков по бокам и плакатами, говорящими: «У вас все получится».

Я думал, что она, должно быть, ненавидит меня.

Наступил март, и я перестал наблюдать за ней в течение дня. Но, оказалось, что наблюдать за ней по вечерам еще хуже, потому что ничего не указывало на то, чтобы она думала обо мне или вспоминала меня. Она лишь читала книжки, как и раньше.

В конце концов, я стал смотреть на нее только по ночам, когда она спала. Я начинал в полночь. В эти часы я мог представить, что во сне она видит меня. Мне она снилась постоянно.

В апреле, когда она не вернулась, я знал, все кончено.

Снег уже не так равномерно покрывал землю, а лед на озере таял. Льдинки плавали как айсберги, под которыми просыпались лягушки. Тающие горы превращались в водопады, что предвещало прокладку трубопровода, лесоповал и туристический сезон.

— Уже есть какие-нибудь планы по возвращению домой? — однажды за обедом начал Уилл.

Была суббота. Я перестал гулять и проводил дни напролет, пялясь в окно на машины, наверняка заполненные старичками.

— Ты о каком доме? — спросил я. — Дом там, где твоя семья. У меня нет дома. Или, быть может, я уже дома.

Я посмотрел на Магду, которая сидела напротив. В прошлом месяце она перестала быть просто домработницей.

— Простите меня, — сказал ей я. — Я знаю, вы никогда не видели свою семью. Вы, наверное, думаете, что я неблагодарный…