– Да… – Я машу рукой. – Жизнь заставила научиться. А точнее… – Я вытираю пот со лба. – Одна данная ею музицирующая особа!

Мы дружно смеемся.

Впрочем, внутри мне совсем не до смеха: единственное, на что я тут годен, – это пианино помочь погрузить! Да и то… Услышав позади грохот, я оглядываюсь. Цепляя инструмент к лебедке, те все-таки умудрились его уронить, лишив клавишной крышки. Да и то – все напрасно… Недотепы, мать вашу! Леночки на вас нет!..

Несмотря на холод с ветром, я остаюсь на палубе, зябко поеживаясь в слабо греющем кителе. Если так пойдет и дальше, пора будет задумываться о зимнем обмундировании. Которое отсутствует… Иначе пневмония обеспечена. А учитывая, что антибиотиков тут нет и в помине…

Делаю несколько согревающих движений руками – немного помогает.

Разгрузка броненосца продолжается до поздней ночи, проходя в темноте под светом прожекторов.

Далеко за полночь «Ливония» отваливает, увозя в своем чреве не одну сотню тонн. «Суворов» учтиво провожает ее прожектором, пока та не исчезает за кормой.

Видеть разгром в кают-компании мне совсем не хочется, и я останавливаюсь у борта, опершись на ограждение. Эх, покурить бы сейчас…

Мимо борта беззвучно проходит паровой катер, оставляя за собой шлейф дыма, почти сливающийся с темнотой. На борту различимо несколько фигур. Это что за ночные гости?.. Причаливает совсем недалеко, к главному трапу, и я с удивлением слышу знакомые зычные интонации:

– Рад, рад, Николай Иванович! Две недели не виделись, а минула будто вечность… Вчера не стал беспокоить, все по мелочам совещались… Как ваше здоровье?.. Господа, тоже прошу… – уже суше добавляет голос Рожественского.

Что?.. Удивленно вглядываюсь в темноту. Небогатов сам прибыл? Лично, еще и со штабом? А Рожественский их встречает у трапа?.. Они ведь не виделись со времени соединения эскадр… Тот ведь даже перед боем его не пригласил! А сейчас, получается, нужен оказался?!

В свете мелькающего фонаря почти ничего не разглядеть, слышны лишь негромкие голоса. Через пару минут процессия поднимается на борт, и наступает тишина.

Интересно! Явно Небогатов не по поводу шкафа Клапье де Колонга прибыл к Рожественскому… Может, про снаряды? Хотя Клапье и там может слово вставить…

В голове немедленно возникает картинка.

Рожественский: «Есть подозрение, Николай Иванович, что разрывная боеспособность наших снарядов весьма подорвана некачественными взрывателями со влажностью…»

Небогатов: «Да вы что?! И как нам быть?..»

Клапье де Колонг, поднимаясь: «…Прошу прощения, Зиновий Петрович… И у вас, Николай Иванович, однако… Как мне быть с личными вещами без фамильного, именного шкапа?..»

Челюсти присутствующих со стуком падают вместе с занавесом…

Тьфу!..

Становится совсем зябко. Пытаясь согреться, я почти взбегаю на ближайший трап, быстро перейдя на другой борт. Отсюда видна почти вся эскадра – поверхность воды переливается от множества огоньков, мигающих, будто на новогодней елке.

Замечаю, как от «Орла» отваливает транспорт – точно так же, как и мы, броненосец подсвечивает его лучом прожектора. Справа, за кормой, освобождает свои внутренности «Александр», выгружаясь в какой-то пароходик…

Неожиданно мне начинает казаться, что я нахожусь в обычном, современном порту. Впечатления, что это открытое море, нет никакого. Вот корабли загружаются чем-то… Вокруг все усыпано огнями. Наверняка где-то рядом башенный кран, и сейчас из темноты вынырнет какой-нибудь тюк. Даже крики, различимые с «Александра», не сильно отличаются от современных!

Мимо проходят двое уставших матросов.

– Чегой-то с адмиралом нашенским не то… Никак, удумал чего?..

– Не твоего это ума дело, им видней… – вполголоса отвечает другой. – Нам что: на боковую – и забылся!..

– А мебеля-то ты видал какие?.. Мне бы… – Увидев меня, тот замолкает на полуслове.

Матросы молча ныряют в темноту корабля.

Слово «мебеля» приводит меня в чувство, окончательно трезвя. Нет, это не современный порт, Слава. Это Вторая Тихоокеанская эскадра, находящаяся сейчас где-то в середине Южно-Китайского моря. И до ее гибели, в рамках известных исторических событий, остается меньше недели… Не желая спускаться в каюту, я начинаю прогуливаться взад-вперед, делая согревающие взмахи руками. Неужели у меня хоть что-то начало получаться? События последних двух дней явно не вписываются в прошлое, и ничего подобного у Новикова я не читал… Наоборот – грузились, как могли. Проседая все глубже под тяжестью угля и продуктов…

Прожектор с «Орла» пробегает по «Суворову», и я нагибаюсь, стараясь рассмотреть: на бронированном корпусе у самой кромки воды отчетливо проступает край ватерлинии, то появляясь, то вновь исчезая под набегающей волной.

Оборачиваюсь: окна адмиральской каюты ярко освещены, несмотря на поздний час.

«Орел», «Орел»… Интересное совпадение – в эскадре сразу два «Орла»… Госпитальный и броненосец. Не путают?

Уже собираюсь спускаться в каюту, и меня будто кто-то ударяет по голове, я останавливаюсь. Аккурат напротив пожарного гидранта с торчащим краном.

Стоп, Слава. А вот теперь по порядку: почему после поражения японцы не отпускали госпитальное судно «Орел»? Потому что плохие и узкоглазые?

Пожарный гидрант не выражает никаких эмоций, будто говоря: «Мне-то какое дело до ваших японцев с птицами… Моя задача маленькая – подать в шланг воду, и фиг с вами!.. А японцы – это вообще кто?!.

Нет, глупый гидрант, не так. Японцы к тебе будут иметь самое прямое отношение, но я сейчас не об этом… Госпитального «Орла» они почему не отпускали?..

Гидрант хранит упорное молчание.

…А не отпускали они его, противопожарная прибамбасина, потому что на нем присутствовал экипаж английского парохода «Ольдгамия»… Который, если не изменяет память, был задержан «Олегом» пятого мая… Так?..

У крана смешно открыт рот, и выглядит он так, будто увидел что-то очень необычное и страшное.

Я продолжаю рассуждать про себя, не обращая внимания на эмоции железяки.

А сегодня у нас уже шестое… Значит, «Ольдгамию» мы УЖЕ не встретили? И не разгрузили, и не отправили в обход Японии? Дела… Похоже, Слава, с твоим прибытием сюда действительно все поменялось. Причем настолько, что даже книга «Цусима» теперь неактуальна и бессмысленна… Больше нет прошлого, а точнее – будущего. Оно изменено появлением тебя и нарушено безвозвратно. Теперь все здесь происходит впервые!

Оставив пожарный гидрант в покое, я невесело спускаюсь в чрево корабля и добредаю до знакомой каюты. Не снимая кителя, падаю на диван, последним движением укутавшись в шерстяной плед.

Следующие три дня проходят в непрерывных маневрах, чередуемых с интенсивными артиллерийскими учениями. Постепенно во мне выработалась привычка вскакивать каждое утро под барабанную дробь тревоги и укладываться спать в кителе – еженощно эскадра отражает «минные атаки». Правда, без ночных стрельб: дело ограничивается лишь тренировкой прислуги у орудий.