Я целую ее в щеку — мы с матерью могли бы хоть в университете преподавать искусство имитации родственных чувств — и отвечаю:

— Молли сказала мне. Я очень обрадовался. Добрый вечер, монсеньор Макс. Счастлив видеть вас.

— Если эта озорница Шеба думает, что можно приехать в Чарлстон и не повидаться со мной, то пусть знает: ничего у нее не выйдет.

— Вы с мамой — восхитительная пара. Проходите. Что будете пить? Почетным гостям — почетный прием.

— Как всегда, — бормочет мать, идя в библиотеку.

Я наливаю бокал красного вина для матери, сухой мартини с водкой и парой оливок для монсеньора.

— Этот мартини сухой, как Сахара. Или пустыня Гоби, — говорю я, подавая бокал монсеньору.

— Благодаря мартини я становлюсь ближе к Богу, — произносит монсеньор и с довольным видом делает глоток. — Но мартини помогает пройти только половину пути, а чтобы достичь цели, нужна всеблагая сила молитвы.

— Научите меня правильно молиться, монсеньор, — раздается мужской голос, я оборачиваюсь и вижу Чэда Ратлиджа, он ставит свой портфель на скамейку. — Англичане учат, что питие — самый короткий путь к Богу. Чарлстонцы считают, что это единственный путь. Что-то не в порядке с нашей теологией?

— Выпей с нами, Чэд, и мы все обсудим, — отзывается монсеньор.

— Позволь обслужить тебя. Я подам тебе все, что прикажешь, — говорю я Чэду.

— Мне нравится, когда ты так мил, Лео. В последнее время это случается нечасто.

— Не хочу, чтобы ты привыкал. К хорошему быстро привыкаешь.

— Мне кажется, это всего лишь нормальный порядок вещей. — Чэд подмигивает моей матери.

Я беру стакан из серебра высшей пробы — Чэд получил набор таких стаканов в подарок, когда покидал пост президента клуба, войдя в историю Южной Каролины как самый молодой президент. Насыпаю в стакан колотый лед, наливаю до половины «Уайлд Турки».

— Где твои дети, Чэд? — спрашивает моя мать.

— Сосланы к моим родителям. Никак не перестану удивляться тому, что мой отец, которого мы с Молли детьми редко видели, без ума от внуков.

— О, я наблюдал такое множество раз, — говорит монсеньор Макс. — Он, по всей видимости, осознал, что был плохим отцом, и теперь пытается искупить свою вину перед тобой и твоей сестрой.

Я жду, что мать перейдет в наступление, и она не заставляет долго ждать.

— Каждый вечер, каждую ночь я молюсь, чтобы Бог послал мне внуков.

— Не все сразу, — отзываюсь я, обходя комнату с подносом, уставленным аперитивами.

— Оглядись вокруг, Лео, — продолжает мать. Слышен шум шагов на лестнице — собираются остальные гости. — Совсем не так уж сложно найти настоящую жену. Которая будет жить с тобой, спать с тобой, думать о тебе, заботиться о твоем счастье. А что касается развода, то монсеньор говорит, что без труда добьется папского решения о признании брака недействительным.

— Три телефонных звонка — и готово, — кивает монсеньор Макс.

— Сейчас неподходящее время для такого разговора, — отвечаю я.

— Назови мне подходящее время, сын, и уж я не пропущу его! — восклицает мать. — Целое племя людоедов не остановит меня.

— Перестань, мама. Здесь мой шурин.

Входит Молли, замечает мужа, который уютно устроился в кожаном кресле.

— Дорогой! — Она подходит, целует его. — Как хорошо, что ты пришел! Как тебе удалось найти дорогу к дому? Ты не заблудился?

— Один парень с работы снабдил меня компасом и картой, — добродушно отвечает Чэд. — Держи себя в руках, дорогая. Мне кажется, этот вечер удастся на славу, если мы сами его не испортим.

— Это будет незабываемый вечер! — провозглашает Фрейзер Уайтхед, становясь за спиной Молли, — «Незабываемый вечер». Кажется, так назывался какой-то фильм?

— Так. — Голос у Чэда гладкий, мягкий, как шелковый платок. — Там, кстати, речь шла о гибели «Титаника».

Мать обращается ко мне шепотом, который хорошо слышен всем в комнате:

— Как забавно: сначала мы говорили о твоей женитьбе, а теперь о «Титанике». Этот сюжет нужно продолжить, как ты думаешь?

— Я думаю, этот вечер устроен не ради тебя.

— Я с тобой не согласен, — вмешивается Чэд. — Каждый может сделать из этого вечера все, что захочет. Не позволяйте сыну командовать вами, доктор Кинг. Я никогда не забуду, как вы помогли нам с Молли, когда у нас возникли неприятности перед окончанием школы.

— Вы с Молли доказали, что мой риск был оправдан, — отвечает мать.

— Я сказал ей тогда: если не верить Ратлиджу и Хьюджеру, то кому же тогда в Чарлстоне и верить? — вставляет слово монсеньор Макс.

— Моя мать всегда обожала вытаскивать миллионеров из трудных ситуаций. Это ее хобби, Чэд, — говорю я.

— И когда вы заметили, доктор Кинг, что Лео такой?

— Боюсь, что в самом раннем детстве.

Слышится, как опять открывается и закрывается входная дверь. Найлз с Айком возвращаются в наше убежище. Найлз держит бутылку холодного пива, Айк еще не допил свой мартини. Из сада они приносят запах углей. Они приветствуют мою мать и монсеньора. Затем Найлз подходит к телевизору, включает его, вставляет кассету в видеомагнитофон и призывает обратить внимание на экран.

— Как вы догадываетесь, — говорит Айк, — Шеба приехала не для того, чтобы поужинать. Шоу, в котором она играет, началось до того, как мы с ней познакомились. И сегодня оно продолжается.

Взглянув на экран, мы все узнаем титры фильма, который принес Шебе первый успех в Голливуде: «Крик девушки из соседней комнаты» с Дастином Хоффманом и Джейн Фондой в главных ролях. Титры заканчиваются, на экране возникает Манхэттен, и звучит музыка Телониуса Монка,[48]которая напоминает звуки оргазма, положенные на размер три четверти. У входа в шикарный женский бутик камера медлит. Дверь открывается. Появляется, как орхидея навстречу солнцу, девятнадцатилетняя Шеба По, неотразимая, соблазнительная, желанная и при этом невинная, чистая — на свой особый манер. Камера фиксирует безжалостное удовольствие, которое Шеба, идя по улице, получает от впечатления, производимого на мужчин. Длинное белое платье облегает ее тело, как вторая кожа. Камера заезжает вперед, следит за ее головокружительным проходом по Мэдисон-авеню. Роскошные формы Шебы надвигаются на объектив неотвратимо, как волна прилива. Ее ноги крупным планом, длинные, резвые ноги в сандалиях, с темно-красными ноготками, ноги, из-за которых я чуть не пополнил ряды фетишистов, помешанных на ножках, когда впервые увидел этот фильм. Глазок камеры всматривается в прохожих, наблюдающих за этой прогулкой: таксисты гудят, строители свистят со своих лесов, подростки заливаются румянцем, расфуфыренные матроны смотрят с завистью. Шеба внезапно останавливается и поправляет макияж, глядясь в витрину ювелирного магазина, украшенную рядами бриллиантовых колец, рубиновых брошей, аметистовых ожерелий и часов, похожих на модные ошейники для собачек чихуахуа.