– Может, мы пок тхор коун тхор.

Слово тхор происходит от санскритского дхарма, но я понимала его как неожиданную любовь к чужому человеку – так любят друг друга дети и родители, не связанные кровными узами. «Они не наши дети», – предостерег Пок жену, чтобы она не слишком привязывалась к нам. Глядя на него теперь, я знала: мы попали к хорошим людям. А еще я знала, что Пок будет заботиться о нас так, как заботился папа, как это делают все родители, понимающие, что дети растут быстро и нужно успеть дать им как можно больше. Он сделает для нас все, что в его силах. Научит жить как неак срае – «люди рисовых полей»: не только сажать рис, но и самим быть как рисовые побеги – прочно уходить корнями во землю и в то же время улавливать дуновения ветра.

– Может, нам суждено было встретиться, – сказала я.

Папа виделся мне во всем и во всех. Мы все отголоски друг друга, Рами.

Пок посмотрел на меня. Похоже, прежняя молчаливость вернулась к нему. Внезапно его лицо озарила улыбка – так солнце, появившись утром на небосклоне, озаряет все вокруг радостным светом.

И я начала учиться. Пок стал моим проводником и защитником в новом мире. Этот добродушный старик называл себя неак прей – «человек леса», – потому что он никогда не видел холодильника и не знал вкуса льда. Зато он спокойно и терпеливо, с той самой любовью тхор помогал нам пережить тяготы перевоплощения из городских жителей в крестьян.

В первое же утро, после того как мы с ним выпили по второму рожку пальмового сока, Пок обратил мое внимание на флюгер на крыше хижины и объяснил, что жизнь в этих краях подчинена переменчивому дыханию муссона: когда он дует с юго-запада, то приносит с собой дожди и изобилие риса, а когда с северо-востока – засуху и неурожай. Старик подробно описал мне расположение Стынгкхае и соседних деревень, рисуя пальцем на ладони изогнутую линию, которая шла сверху вниз – с севера на юг. Всего двенадцать деревень. Стынгкхае – четвертая, если двигаться с севера на юг, – расположена в излучине небольшой реки с таким же названием. Пок показал в ту сторону, где текла река. Отделяя нашу деревню от соседней, она несет свои воды далеко на север, где впадает в Прэктёнг, большой приток Меконга.

При упоминании Меконга мое сердце затрепетало, мысли начали путаться, и я спросила Пока, можем ли мы пойти туда.

– О, дитя, это место очень далеко отсюда, за лесами и реками, – ответил он. – Я никогда не бывал там.

– Папа говорил… – Я осеклась.

– Что ты хотела сказать? Твой папа…

Я не могла сказать ему. Не находила в себе сил. Не сейчас. Пок все понял. Он видел, что мое горе еще слишком велико.

– Идем, – сказал он.

Мы пошли по бескрайнему зеленому полю туда, где группа крестьян готовила землю к посадке. Мужчины, каждый со своим буйволом и плугом, вспахивали затопленное поле, превращая мутную воду и комья земли в густую жижу. Рядом, на пересечении двух насыпей, женщины мотыгами разбивали термитник, складывая куски кишащей термитами земли в ротанговые корзины, а дети затем разбрасывали эти куски по полю. Земля с термитами, или дэй домбок – Пок учил меня правильным названиям, – после того как ее разрыхлит плуг, превосходно удобряет почву. Один-два дождя – и вспаханная почва оседает, выравнивается, однако по-прежнему остается мягкой. Тогда из рассадников – тхналь санаб – приносят саженцы и пересаживают их на поля. Дождевая вода, скапливаясь на полях, питает рис, а еще в ней обитают мелкие рыбешки, головастики, улитки, крабы и бесчисленное множество других существ, которых мы можем ловить и использовать в пищу.

– А пиявки? – поинтересовалась я.

– О, они повсюду!

Пок встал на одно колено, опустил руку в воду и вытащил продолговатую бамбуковую ловушку – тру. Для добычи покрупнее, пояснил он, используются верши – ангрут. Внутри ловушки сидело, приклеившись к прутьям, целое семейство улиток размером с небольшой камешек. Среди улиток, словно великан, стерегущий лилипутов, метался, напуганный нашим вторжением, одинокий рачок.

– Повезло тебе сегодня, дружок! – воскликнул Пок и, открыв плетеную заслонку, выпустил рачка на свободу. – Возвращайся, когда в тебе будет больше мяса.

Он положил ловушку обратно в воду, но не вытащил руку, а стал шарить в зарослях травы.

– Что вы ищете?

– Не дай… гладкой поверхности… обмануть тебя. – Его голос прерывался от напряжения – Пок пытался дотянуться до чего-то под водой. – Это сверху одна вода… а внутри – целый мир, и кого там только нет.

Он резко отдернул руку – на запястье с внутренней стороны извивалась черная пиявка.

Я испуганно отшатнулась.

Пок ухмыльнулся и, вырвав пучок травы, смахнул им пиявку.

– Попытаешься снять ее пальцами – она вцепится в руку или еще куда-нибудь. Лучше не прикасаться к этим тварям.

Он вытер с запястья кровь.

– Вам… вам больно?

– Не стоит их бояться. – Пок посмотрел на меня очень внимательно, как будто хотел заглянуть мне в душу. – Пиявки будут повсюду. Иногда их собирается целое полчище, огромная черная масса. Но опасаться нужно других, невидимых. – И он принялся высматривать что-то под водой. – Вот! – На дне шевелился темный клубок. – Их называют игольчатыми пиявками. Они проникают в тело и вызывают внутреннее кровотечение.

Я содрогнулась от ужаса.

Пок понял, что ничуть не успокоил меня, а только еще больше напугал, и попытался обратить все в шутку.

– Но кое-какая польза от этих ребят все же есть. Не от игольчатых – от толстых. Положи их в рисовое вино, и получишь огненный напиток – любой трус от такого станет смельчаком!

Я брезгливо поморщилась:

– Чтобы такое пить, уже надо быть смельчаком!

Пок рассмеялся:

– Вообще-то я не пробовал!

Мы направились к одному из крестьян, пахавших поле. Пок окликнул его, и тот остановился. Они поприветствовали друг друга, и после непременного разговора про погоду Пок кивнул в мою сторону:

– Моя коун тхор.

Крестьянин улыбнулся мне. Кажется, ему не нужно было объяснять, откуда я взялась. Я пришла с Поком, а значит, не чужой человек, и он рад меня видеть.

– Земля черная, как помет червей. – Крестьянин зачерпнул ладонью жижу и показал нам. – Видите, и песка с илом ровно столько, сколько нужно. Славный будет урожай.

Что-то в нем показалось мне знакомым. Может, то, как он шел, осторожно ступая по воде, а может, набедренная повязка из кромы – единственное, что на нем надето. Правда, осмотревшись, я заметила, что все мужчины работают в таком виде. Глядя на их гибкие, смуглые, перепачканные землей тела, я поняла, почему их называют «люди рисовых полей». Вся их жизнь проходит здесь, в земле, и они сами похожи на рисовые побеги: одновременно молодые и старые, хрупкие и живучие, подвижные и вросшие в землю. Нетрудно догадаться, почему Революция выбрала именно их и почему ей так важно превратить людей вроде меня и мамы в неак срае. Кто не захочет такой жизни?