Мы репетируем уже две недели. Две насыщенных недели. Помимо «Ромео и Джульетты», я каждый день работаю над своей сценой как режиссер, при этом являюсь организатором всего мероприятия. Мне нужно репетировать со своей труппой, бронировать зал, договариваться о рекламных объявлениях для программок, устанавливать свет с технической командой школьного театра, а также следить за тем, чтобы остальные режиссеры соблюдали расписание.

И честно говоря, я это все обожаю.

Проверять сцены других не так уж сложно, да и интересно заглянуть в то, над чем они работают. Энтони репетирует финальный монолог Сэмюэла Л. Джексона из «Криминального чтива», в котором столько матерщины, что мне пришлось уговаривать учителей это разрешить. Брайан Андерсон, что я неохотно признаю, отлично справляется с режиссурой и главной ролью в сцене из пьесы «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Единственная проблема может быть в Кортни, которая ставит что-то из мюзикла «Кошки». Зачем. Боже мой, зачем?

Выступление уже в конце этой недели, и я довольна тем, как продвигается моя сцена. Сегодняшняя репетиция прошла гладко. Мое чутье не подвело насчет Кейси, и есть у меня ощущение, что Джоди ее возьмет на главную роль в следующем году после того, как увидит ее игру. Тайлер, само собой, вжился в персонажа так, будто был рожден для роли Вилли, и они с Дженной составляют отличный тандем. Даже Оуэн не отстает – и чую, он будет смотреться прекрасно в костюме 40-х годов.

– Отлично, ребята, – кричу я с другого конца аудитории. – До встречи завтра.

Они спускаются со сцены, а я иду вперед, чтобы собрать наш немногочисленный реквизит. Я наклоняюсь за портфелем, который Тайлер сбил, и краем глаза замечаю стоящую в дверях Маделайн. Полагаю, она ждет Тайлера, и я намеренно мешкаю, дойдя до своего стула – долго собираю сумку, надеясь, что она уйдет и мне не придется проходить мимо нее. Я знаю, что Маделайн чувствует себя ужасно, и не наслаждаюсь ее страданиями, но я не готова встретиться с ней лицом к лицу. Не могу избавиться от горечи обиды, которую чувствую каждый раз, когда вспоминаю ее признание.

– Меган? – раздается ее голос прямо у меня над ухом, и я кручу в руках карандаш, который как раз клала в сумку.

Я выпрямляюсь, осматривая комнату, – все ушли, кроме Оуэна. Он стоит у заднего выхода, настороженно глядя на меня. Я взглядом умоляю его не оставлять меня здесь наедине с предстоящим разговором. Не отвечая Маделайн, я прохожу мимо нее и направляюсь к двери.

Но ее это не смущает.

– Давай поговорим, – говорит она мне вслед.

– Я занята. – И выхожу. Я слышу шаги за спиной и понимаю, что если сейчас пойду к машине, то она просто последует за мной. Маделайн – сама настойчивость. Так что пора мне действовать.

Вместо двери я меняю курс на сцену.

– Оуэн, – говорю я с энтузиазмом, придумывая на ходу дурацкий режиссерский комментарий, – нам нужно, э-э, пересмотреть эмоциональную трансформацию Бифа в конце сцены.

Оуэн, которому я очень благодарна за то, что он ждал у двери все это время, мешкает. Я смотрю на него пристально и глазами указываю на Маделайн. Его лицо смягчается, как только он догадывается, в чем дело.

– Ага, хочешь, я проговорю свои реплики, а ты мне скажешь, где поправить? – спрашивает он, скидывая сумку на пол и поднимаясь на сцену.

– Это было бы здорово. – Я еле сдерживаю вздох облегчения.

Маделайн закатывает глаза, прекрасно понимая, в чем дело. Надо было мне учесть, что актерских способностей мне не хватит на то, чтобы выставить это истинной причиной.

– Пожалуйста? Мне нужна всего секундочка, – просит она, пока Оуэн взбирается на сцену с крайне смущенным видом.

Я делаю вид, что не слышу ее.

– Начинай, Оуэн.

– Я ему действительно нравился. Всегда нравился… – начинает он, прежде чем Маделайн его перебивает.

– Ну хватит, Меган. – Она подходит к сцене. – Это весьма в твоем духе. Чуть что идет не так, и ты сразу готова бросить эту дружбу, будто она для тебя и не была никогда важна.

Внезапная страсть в ее голосе останавливает меня. Такое нечасто услышишь от уравновешенной Маделайн с ее идеальными манерами.

– Я твоя лучшая подруга, – продолжает она, – и я сделала ошибку.

– Сделать ошибку – это когда ты забыла книгу вернуть в библиотеку, – оскаливаюсь я. – И да, ты была моей лучшей подругой, но… Эй, Оуэн, куда это ты собрался? – Он шажками придвигается к задней двери в попытке сбежать. Затем поворачивается обратно, лицо его искажено страданием.

– Я все еще твоя лучшая подруга, – отвечает Маделайн. – Я все еще та, кто поддерживал тебя, когда в твой дом переехала мачеха, которая не спала ночами, работая с тобой над расстановкой актеров по сцене, которая подвозила тебя с сотни репетиций, пока у тебя не было машины. Помнишь, ты спросила меня, не надоедает ли мне быть такой идеальной? – Она замолкает, но непохоже, что она ждет ответа. Ее злость чуть померкла, и глаза ее наполнились слезами. – Ну, теперь ты знаешь, что я не идеальна. А надоедает мне выглядеть так, как будто я идеальна, и пытаться соответствовать всеобщим ожиданиям. Иногда мне кажется, что если хоть один человек поймет, какая я на самом деле, я просто растворюсь в воздухе. Я знаю, что врать тебе было еще хуже, чем поцеловать Тайлера, но я не могла тебе рассказать. Я не могла смотреть на то, как самый важный человек в моей жизни понимает, что я не та, кем казалась.

Я молчу, взвешивая ее слова. Я хочу простить ее, потому что она явно чувствует себя ужасно, и мне не впервой прощать человека, который меня обидел. Мне очень нравился Энтони, но я простила его за то, что завел отношения со мной, хотя ему нравятся парни. Он тогда не признал публично, что гей, и ему нужна была видимость отношений с девушкой, а я сочувствовала его ситуации. Я даже простила Тайлера за то, что он бросил меня ради моей же лучшей подруги, и кажется, я уже снова простила его за измену.

Но Маделайн ранила меня глубже, чем любой из парней, потому что я понимала, что почти все парни со мной не навсегда. А мы с Маделайн были подругами навсегда.

Она вытирает слезы, и ее самообладание отличницы-активистки возвращается к ней.

– Вот что я хотела сказать. Если это для тебя хоть что-то значит, то мне правда жаль, и я скучаю по тебе.

И на этом слове она развернулась и пошла к выходу.

Оуэн смущенно топчется на месте. Я смотрю, как он переводит взгляд с меня на нее и обратно.

Я не хочу списывать Маделайн со счетов. Я не знаю, исправила она свою ошибку или нет (не знаю, возможно ли ее вообще исправить), но иногда не списывать кого-то со счетов означает прощать, даже если это кажется невероятно сложным. Если я хочу, чтобы мы с Маделайн были подругами навсегда, то не могу позволить ей просто уйти с чувством, что ее извинение ничего не значило.

– Подожди, – зову я.

Она останавливается в шаге от двери. Медленно поворачивается, в глазах ее надежда, но и настороженность, будто она не осмеливается надеяться. Я спускаюсь со сцены туда, где она стоит, и, несмотря на ее скрещенные на груди руки, я подхожу и обнимаю ее. Она деревенеет от неожиданности, но всего на секунду, и вот уже она обхватывает меня руками в ответ.