Самого Грязнова Александр эксплуатировать не желал, уголовный розыск и так выделил в группу нескольких опытных оперов. Но и отказываться от его помощи тоже не хотелось. Поэтому он попросил его по-дружески остаться, так сказать, в оперативном резерве. Модесту Петровичу, как человеку Генриха Хайдеровича, Турецкий поручил разработку Нечаева. Во-первых, это вполне по плечу экономической контрразведке, а во-вторых, следователь очень рассчитывал на помощь самого высокопоставленного лица из службы безопасности ФСБ при разработке рязанских и приднестровских деятелей. О Приднестровье Турецкий не забывал, поскольку знал твердо, что без него, точнее, без Генриха Хайдеровича питерцы ничего стоящего в этом плане не накопают. А так как связи и контакты киллеров и жертв переплелись достаточно прочно, разработка может принести плоды и Москве, и Петербургу.

Пустовойту поручалась координация всех следственных действий по возбужденным уголовным делам, а также составление процессуальных документов. Себе Турецкий взял для начала разработку супруги Нечаева, дамы, по мнению некоторых, знавших ее, весьма трудной, а также самое неблагодарное – выходы на правительство, то есть допросы высокопоставленных чиновников. Там один Михеев чего стоит! С ним хорошо только корреспондентам общаться. И те поеживаются.

– Ну что, господа, по коням! – закончил Турецкий. – Кстати, насчет «шерше ля фам». Модест Петрович, у меня не выходит из головы ваша фраза. Давайте-ка сделаем следующее. Когда у нас появятся основания считать, что Айну Дайкуте и Михаила Нечаева убили одни и те же преступники, мы соединим эти дела в одном производстве. А пока, Виктор Иванович, поручите одному из наших молодых следователей, который посимпатичнее, пошарить в концертных организациях, среди кинематографистов, выяснить, кто у Дайкуте был продюсер, кто ее друзья и враги, и всякое тому подобное. Может быть, нам удастся таким путем нащупать кончик, который приведет к мотивам ее убийства. Есть у вас небось такой паренек с обаянием?

– Почему обязательно паренек? – возразил Грязнов. – Вон у нас и Виктор Иванович хоть куда!

Все рассмеялись.

– А я не возражаю! – развел руками Турецкий. – Но сделать это надо быстро. Там же наверняка уже похоронная комиссия какая-нибудь создается, а нам нельзя опоздать. Квартира опечатана?

– А как же! – ответил Пустовойт. – И о возможных родственниках мы позаботимся. Вы, наверное, не все успели посмотреть по Дайкуте?

– Конечно, только мельком, главное.

– Так вот, к вашему сведению, при обыске обнаружены следы наркоты. Не сами наркотики, а следы. Не хранили, но употребляли. А пока мы даже не знаем, все ли в квартире на месте. Ну, вы почитайте протокол осмотра места происшествия, там много любопытного. Драгоценности, прочее.

– Обязательно. А сейчас звоню мадам Нечаевой. Все, друзья, адью!

Суббота – не самый лучший день для деловых свиданий, допросов и тому подобного. Люди хотят подольше поспасть, понежиться, а тут надо подниматься и войти в форму. Хотя, с другой стороны, от чего могла устать Инесса Алексеевна Нечаева, Турецкий пока не знал. Она, по полученным им данным, нигде не работала, детей не имела, семью, как таковую, не содержала. Еще было известно, что в последнее время, примерно с полгода, отношения между супругами стали несколько натянутыми. Вместе, вопреки устанавливаемым в кремлевских коридорах правилам, они почти не появлялись.

Данные эти Александр Борисович получил от Меркулова, которому, в свою очередь, их сообщил какой-то его информатор из Белого дома. У Константина Дмитриевича всегда находился в нужную минуту некто, на кого он мог рассчитывать по части хорошо документированной сплетни.

– Еще он сказал, – хмурясь, говорил Меркулов, – что все эти их семейные неурядицы проистекают от кобелиной сущности главы семьи.

– Это в каком же смысле? – наигранно потупился Турецкий. Проводив команду, он заглянул к Меркулову поделиться некоторыми личными соображениями, а заодно узнать, что успел накопать для них Генрих Хайдерович, он же Гена для друзей и близких.

– А в самом прямом! – рассердился неизвестно на кого Меркулов. – Бабник он, так надо понимать.

– Был, Костя, уже был. А о покойном, сам знаешь – либо – либо. И что ж это были за бабы? Много?

– Ты меня нарочно злишь, да? Семья – это святое! А если человек к тому же занимает один из немногих ведущих постов в государстве и постоянно находится в центре внимания, то он просто обязан быть поборником нравственности. И ты меня никогда не собьешь с этой моей твердой жизненной позиции.

– Костя! – затосковал Турецкий. – Не ломись в открытые ворота! Никто не заставляет тебя менять собственных убеждений. Но есть они – эти твои убеждения, а есть еще и живая жизнь – сложная, противоречивая, конъюнктурная, компромиссная, наконец…

– Но совесть!

– Не будем трогать святые понятия. Между прочим, одним из ближайших друзей и соратников Христа был Иуда. Я – ни к чему, просто к слову.

– Саша, ты знаешь, я всегда был против твоего легкомысленного отношения к семейным обязанностям…

– Все! Баста! Попрошу на личности не переходить. А не то я возьму да вспомню, как несколько дней назад, недели не прошло, мы одного блюстителя нравственности запихивали в машину, поскольку сам он сесть не мог, ибо находился на бровях! Спокойно! – Турецкий поднял ладонь, увидев, как вспыхнул большой начальник. – Это не шантаж, а обычная констатация факта: да, жизнь полна противоречий, но тем и интересна. Вернемся на круги своя, Костя. Бабы нечаевские известны или все это очередная сплетня?

– Откуда я знаю? – продолжал сердиться Меркулов. – Это ваше дело – копаться в грязном белье.

– Интересная постановка вопроса. А если именно это обстоятельство и явилось причиной гибели одного из достойнейших государственных мужей?

– Это было бы слишком удобно и просто для тебя. Твоя же стихия!

– Да… – Турецкий засмеялся и почесал за ухом. – Значит, с этой стороны помощи от начальства ждать не приходится. А что по данной ситуации имеет Генрих Хайдерович?

– Я еще вчера разговаривал с ним. Кстати, и твои просьбы высказал. Он, как тебе известно, порекомендовал Борискина и обещал оказать тому максимальную помощь. Я понял его в том смысле, что ему не хочется светиться. Мы, по твоей милости, и так уже сели ему на голову.

– Для дела, Костя.

– Это и он понимает. Но тем не менее… Поэтому тебе разрешено использовать Борискина по любым вопросам, которые ты заготовил для Гены. Как там они сами станут контачить между собой – их дела.

– С этим ясно. А теперь, Костя, сними, сделай одолжение, трубку и набери вот этот номер, – Турецкий протянул ему листок бумажки. – Ее зовут Инесса Алексеевна. Ты очень здорово умеешь выражать сочувствие, а оно ей сейчас требуется. А потом спроси, не будет ли она любезна принять в течение… ну, скажем, получаса – я знаю, где она живет, успею – принять у себя для короткой задушевной беседы симпатичного и еще не старого следователя? Если согласится – я тут же вылетаю. Нет – значит, виноват будешь ты.