Вот вошла Дирка, жрица Деметры, мудрая и сдержанная. В присутствии Дирки все подтягивались, и сегодня это не стало исключением.

Я вглядывалась в силуэты, мелькавшие по комнате. Мне казалось, что я вижу больше, чем всегда, что мое зрение приобрело необычную глубину.

И в сердцах этих четырех женщин я не видела ничего, что могло бы вызвать тревогу.

Последней пришла Эврибия: ей приходилось подниматься в гору из города. Она была полной женщиной, но крепкой, мускулистой, с толстой шеей. Казалось, будь ее шея тоньше — не выдержала бы тяжести густых черных волос.

Эврибия наклонилась надо мной, полагая, что я сплю.

— Милая Елена, ты чувствуешь себя сегодня лучше? — спросила она. — Только правду скажи!

Я приподнялась на локте.

— Да, Эврибия, лучше. Лучше.

Она улыбнулась. И за этой улыбкой я увидела какую-то тень. Я не могу описать словами. Но это было что-то темное.

Я спустила ноги с кровати, и она подала мне руку. Я оперлась, встала. Комната поплыла перед глазами, но я приказала себе стоять ровно.

Служанки подбежали ко мне, окружили, готовые поддержать. Одна поднесла мне разные наряды на выбор, исключив те, которые сомнутся, когда я — рано или поздно — прилягу отдохнуть. Другая держала на подносе украшения: большое ожерелье из агата и горного хрусталя, ножные браслеты из золота. Диадему она не положила из деликатности: она причинит неудобства, когда я для отдыха склоню голову на подушку.

— Твои браслеты, — сказала Аниппа, протягивая поднос.

Все они показались мне слишком тяжелыми, и я отклонила их.

— А браслет-змейка так до сих пор и не нашелся? — забеспокоилась Эврибия. — Он совсем легкий, ты могла бы его надеть, и надо же — пропал…

— Нет, не нашелся, — ответила я, не дослушав ее. — Наверное, его украли.

Я посмотрела в глаза каждой из них, по очереди.

Когда очередь дошла до Эврибии, у меня не осталось сомнений. Мои глаза и уши отверзлись: я смотрела — и видела, я слушала — и слышала не только слова, но их тайный смысл.

— Этот браслет обязательно нужно найти! — сказала Эврибия.

— Зачем? У меня много других украшений, есть из чего выбирать.

— Да, конечно.

Она смутилась и отвела взгляд в сторону.

Сейчас, именно сейчас я должна сделать это, когда все в сборе. Я преисполнилась необычайной уверенности в своей правоте. Мой голос прозвучал так спокойно, что я даже удивилась.

— Эврибия, почему ты пытаешься извести меня? Я знаю, что это ты.

Так вот они, дары, которыми меня наградили змеи, вдруг поняла я. В минуту опасности я могу читать в сердце человека, как читают боги.

Мой неожиданный вопрос застал ее врасплох.

— Я? Я…

— Да, ты!

Я указала на нее.

Остальные смотрели, потеряв дар речи.

— Почему ты сделала это?

Я наступала на нее, собрав все силы, чтобы не дрожать.

Я думала, она будет отпираться и говорить, что я больна, нахожусь в бреду.

Вместо этого она выпрямилась и поставила шкатулку на стол с большим достоинством.

— Хорошо. Все равно меня казнят за причинение вреда жизни царицы. Так я скажу тебе всю правду, глупая, слепая девчонка! Да, девчонка. Потому что ты всего лишь девчонка, даже если весь мир будет валяться у твоих ног! А почему? Чем ты это заслужила? Просто так, красивым личиком! Я дала себе слово — разглядеть тебя вблизи, понять, за что тебя боготворят, и должна признаться: на меня не произвело особого впечатления то, что я увидела. Поэтому я решила уничтожить тебя.

Я не могла найти слов.

— Только поэтому? — спросила я.

— Нет! Не только! Тебе мало, что тебя обожают за твою хваленую красоту! Тебе все мало, ты жадина! Ты хочешь все отнять у людей! Зачем тебе понадобилась победа в соревнованиях? У тебя и так все есть! Зачем ты отняла победу у моей дочери?

Так вот оно что! Эврибия была матерью той девушки, которую я обогнала на предсвадебных соревнованиях по бегу.

— Она никогда не будет царицей. И никогда не придут к ней свататься сорок женихов с большими сундуками золота. У нее нет родственников среди богов. Все, что у нее есть, — ее быстрые ноги. И воспоминаний об этой победе ей хватило бы, чтобы скрасить всю ее жизнь. Почему ты отняла у нее даже это? Ты ограбила ее.

— Я не грабила ее. Просто я прибежала первой. Я бегаю быстрее.

— Нет, это обман! Это были нечестные соревнования!

— Почему нечестные?

— Потому что ты дочь Зевса. Конечно, он помог тебе. Ты не можешь равняться со смертными.

— Нет, могу. Даже если это правда, что я дочь Зевса, то дети богов такие же смертные, как все люди. Разве ты не знаешь этого?

— Дети богов — не такие, как все люди. Они сильнее, выносливее, красивее.

— Постарайся понять меня, — убеждала я. — Представь, что все вокруг только и говорят о твоем лице. Неужели тебе не захочется, чтобы в тебе признали другие достоинства, которых ты добилась своим трудом? Я знала, что хорошо бегаю, потому и объявила соревнования по бегу. Если бы твоя дочь оказалась лучшей бегуньей, чем я, то победила бы она.

— Нет, это было нечестно, — твердила Эврибия.

— Каким ядом ты смазывала браслет?

Остальные служанки стояли потрясенные и не произнесли ни слова.

— Этого я тебе не скажу. Он не раз сослужил добрую службу моим предкам и еще послужит. И сейчас ты смогла разоблачить меня только потому, что ты не как все смертные… У тебя нечеловеческие способности.

На самом деле разоблачил ее Геланор, со своими человеческими способностями и человеческим умом. Я порадовалась, как Менелай, тому, что он помогает нам, а не нашим врагам.

Я вызвала охрану и приказала:

— Уведите ее. Уведите.

Отец и Менелай, конечно, будут настаивать на том, чтобы казнить ее. Я не хотела ее смерти. С меня будет довольно, если меня оградят от нее или ее сообщников.

Так я открыла, к своей превеликой радости, каким даром наградили меня змеи: предвидением, ведь интуиция — свойственная им самим форма знания.

XIX

Приехала Клитемнестра — она навещала нас все чаще и чаще, и мы сидели под деревом Гермионы. Впрочем, выражение «под деревом» тут не вполне подходит. За пять лет дерево переросло меня, но нижние ветви находились еще слишком низко, чтобы можно было сидеть под ними. Так что мы расположились на мягкой траве как можно ближе к дереву, разложили провизию, разговаривали и смотрели, как играют с мячом на лужайке наши девочки. Ифигении было восемь, а Гермионе пять лет.