тот день? — спросил Фосс через мгновение, специально подобрав один из незначительных вопросов, подмеченных во время истории.

— Нет, — отрезал Сигизмунд. — Ход событий не допустил этого момента.

— Как вы думаете, что его тревожило? Ведь когда он беседовал с вами, вы заметили какую-то обеспокоенность в его поведении. Что же её вызывало?

— Я не знаю, — кратко ответил Сигизмунд. — Мы никогда не говорили об этом.

— Но, возможно, есть какие-то предположения?

— Мне никогда не хотелось лезть в головы других людей, а тем более своих братьев. — Сигизмунд сделал паузу. – Я могу поделиться с тобой лишь своими чувствами, окажись я на его месте.

— И что бы вы чувствовали?

— Потерю, — ответил Сигизмунд.

— Потерю? Почему не гордость или не радость? Его лорд отец был объявлен Воителем, ему воздали высочайшие почести и полномочия, а следовательно, и его легиону, и его сыновьям.

— Воины, подобно Абаддону или Сеяну, не просто слепые рубаки. Они сражаются не ради славы, а ради цели и друг за друга. Если бы мне сообщили, что мой отец теперь повелевает этой войной, я бы точно знал, что отныне всё изменится, и с этими изменениями мой легион кое-что потеряет, а вместе с ним потеряю и я.

— Но что?

— Простоту.

Фосс нахмурился и снова посмотрел на записи, высвечивающиеся на экране планшета.

— Император, — произнёс Фосс. — Вы не упомянули, сказал ли Он вам что-нибудь ещё во время вашей с Ним встречи на Улланоре.

Сигизмунд на секунду замер и затем встал, глядя на потолок пещеры. Фосс заметил, что грохочущий барабанный бой бомбардировки, сопровождавший их беседу, стих.

— Я говорил больше часов, чем следовало, а теперь настало время исполнения долга, — сказал Сигизмунд, снова посмотрев на Фосса. – Итак, Соломон Фосс, получил ли ты ответ на свой вопрос?

— Думаю, да, — ответил Фосс, разок взглянув на свой планшет и внезапно почувствовав спокойствие и ясность мысли.

— Так скажи мне.

— Мне кажется, вы верите в вечность войны не потому, что мы проиграем нынешние сражения. Я думаю, вы считаете её причиной нас, человечество. Жестокость определяет милосердие, а безжалостность - благородство. По вашему мнению, войне не будет конца потому, что даже в будущем человечества найдутся свои чудовища. Нам никогда не избавиться от собственных оков, как не избавиться от необходимости бороться за уже обретенный мир. Противоречие… противоречие между нашими идеалами и нашими действиями, между тем, на что надеемся, и что в итоге получим, между будущим человечества и поступками, необходимыми для его достижения.

На лице Фосса появилась грустная улыбка.

— Знаете, вы мастер меча, но с лёгкостью смогли бы стать ткачом притч – вы знали, о чём я думал, знали о моём отношении к вам, предсказывали мою реакцию на свои ответы. Вы знали, к чему я приду, точно так же, как знали, на каком месте и в какой позиции будет стоять Севатар после нескольких часов обмена ударами. — Фосс глубоко вздохнул. — Вечная война – внутри, снаружи, за пределами того, что мы знаем… Со своей стороны, я лишь искренне надеюсь, что вы ошибаетесь.

Сигизмунд выдержал пристальный взгляд Фосса, затем кратко склонил голову и ушёл. Фосс смотрел ему вслед, пока Храмовник не скрылся за пределами света светошаров.

Правда меча

В кочующих лагерях гремели двери и крыши. Шнуры статического электричества начали собираться в кабелях, протянувшихся от энергетических воздушных змеев к их привязям. В нос Сигизмунду ударил густой запах грозы. Он слышал крики банд убийц, далёкие, но приближавшиеся вместе с бурей. Земля спускалась от выступавшего из зарослей каменного утёса, на котором он сидел. Металлический прут лежал в пыли под ногами. Он на секунду закрыл глаза.

– Могу я сесть рядом?

Сигизмунд открыл глаза и посмотрел вверх. Рядом с ним стоял мужчина. Его лицо было тёмным и худым. Поверх потрёпанных и плохо подогнанных доспехов свисал рваный синий плащ. Его глаза были очень тёмными. Сигизмунд начал подниматься, собираясь ответить, но мужчина жестом показал ему не вставать.

– Могу я сесть рядом? – снова спросил мужчина.

Сигизмунд кивнул.

– Да, – сказал он и неожиданно понял, что его ноги и тело облачены в боевую броню, а руки не обнажены, а покрыты кожей из жёлтого керамита.

Человек опустился на землю рядом с Сигизмундом и посмотрел туда, где серо-жёлтое пятно бури скрыло горизонт.

– Нас здесь нет, – сказал Сигизмунд. – Это было давно. Я с вами на Улланоре, а не здесь. Это всего лишь сон.

– Мы всегда были здесь, – ответил мужчина.

Сигизмунд почувствовал, как его глаза на секунду закрылись, и перед мысленным взором промелькнуло размытое изображение прожитых лет.

– Ты давно сражаешься, – сказал мужчина.

Сигизмунд открыл глаза. Он едва мог различить звуки охотничьих банд и вой усиливавшегося ветра. Он заметил, что человек поднял железный прут и внимательно разглядывает его, переворачивая, как будто это было чудо веков, а не изъеденный ржавчиной кусок необработанного металла. Тёмные глаза взглянули на Сигизмунда, понимающие, но не осуждающие, суровые, но печальные.

– Ты хочешь мира, – сказал мужчина.

– Да, – согласился Сигизмунд.

– Ты его не получишь, – сказал мужчина. – Но прожил жизнь с определённой целью. У тебя есть цель.

– Какая цель?

– Выстоять.

– Почему?

– Потому что кто-то должен.

Фигура в потрёпанных доспехах встала и протянула железный прут Сигизмунду. Мужчина кивнул, и Сигизмунд увидел в его глазах усталость, усталость человека, который далеко зашёл и которому ещё предстоит идти.

– Мы победим? – спросил Сигизмунд. – Война, в конце концов, мы победим, да? Всё закончится?

Мужчина грустно улыбнулся и постучал по железному пруту в руках Сигизмунда.