— Эти царапины, должно быть, от скоб на опоре, на которую ты вскарабкался, — сказал Дэйв. — И на руках то же самое. Конечно, я не слыхал, чтоб скобы стреляли пулями, но что можно услышать в полосе прилива.

Я переменил тему.

— Этот ялик и есть ваше второе судно?

— Не, — отозвался Дэйв, промокая йод пахнущей дизелем ветошью. — Заметил те буйки на входе?

Буйки я заметил. Но еще заметнее была десятифутовая верхушка мачты с такелажем, с антенной и радаром.

— Это мой «Полосатозадый окунь», — пояснил Дэйв, протирая рану свернутым в жгут кончиком ветоши. — Он отправился на подводные каникулы.

— Ваше второе судно на дне?

— Симпатичная, чистая дырочка, — сказал он, обозревая рану. — Должно быть, пуля в оболочке. Хоть кто-то еще соблюдает Женевские конвенции.

— Почему вы его не поднимете? — спросил я.

— А зачем? Все равно снова потонет.

Около половины десятого мы выгребли на берег, и я постоял под чуть теплыми струйками душа на причале, сколько мог вытерпеть. Потом я оделся, и Дэйв загрузил себя и меня в свой пикап — сухопутную версию всего его флота, — разъеденный коррозией полутонный «джи-эм-си», купленный на городском аукционе. Две тонны барахла — или три, если считать ржавчину, и одна — ценностей, кузов полон был ящичков для инструментов, аппаратов для дуговой сварки и двух футов мусора, включавшего вездесущие весла. Был еще стеллаж для материалов на железных уголках, заводная ручка для мотора, трубчатая струбцина на заднем бампере, грейдерный буксирный трос и вращающаяся оранжевая мигалка на крыше кабины.

Когда мы вышли на Фолсом-стрит, я от слабости и холода навалился на Дэйва, как пьяный, и стал ругаться. Дэйв, поддерживая большую часть моего веса, тоже ругался от всей души. Разодранные штанины моих джинсов, щедро измазанные кровью и йодом, клочьями болтались ниже колен. Волосы у меня свалялись и запеклись от соли. Прямой солнечный свет так больно бил в глаза, что Дэйв пристроил мне на нос очень темные солнцезащитные очки. Пешеходы обходили нас стороной.

Я все еще годился разве что на то, чтобы охлаждать дыни, поэтому Дэйв по моей просьбе достал ключи у меня из нагрудного кармана. Подходя к двери, он спросил:

— Зачем это коп припарковался там, напротив, не знаешь?

— Может, полиция нравов?

— Он куда-то звонит.

Дэйв только успел отпереть дверь, когда вторая неприметная машина зажала пикап в коробочку, и Бодич, кипя, вырвался из-за руля;

— Кестрел!

— О нет, — выговорил я, — только не «винегрет».

— Надеюсь, обойдется без стрельбы, — сказал Дэйв. — У меня йода не хватит.

Хотя на уме у него явно было другое, при виде нас Бодич резко затормозил.

— Господи боже, что за хрень с тобой случилась?

Я был тронут. Он провопил это так, словно заботился обо мне, и лицо у него побагровело, почти как прожилки в краснокочанной капусте.

— Всего лишь ласка одного из семи морей, — объяснил Дэйв, — не то бы он выглядел вроде меня, кха-кха-кха!

— Заходим, — сказал я, и Дэйв проволок меня в дверь.

— Хренов коп, — бормотал он, втаскивая меня вверх по лестнице.

— Дэйв… — сказал я поморщился, когда он уронил меня на кровать. — Что толку оскорблять полицию?

— Если ему не нравится, что его оскорбляют, зачем он стал копом? — стянув с меня ботинки, он добавил: — У тебя здесь где-нибудь есть суп?

— Нет.

— Наличные есть?

Я извлек из кармана джинсов размокшую двадцатку. На площадке лестницы появился Бодич и прислонился к косяку, сжимая в руках чемоданчик и пыхтя, как атлет, на которого он вовсе не походил.

— Разве в полиции не предъявляют требований к физической форме сотрудников? — спросил Дэйв, выжимая воду из мокрой бумажки.

— Это инспектор Бодич, — представил я. — Лейтенант, это Дэйв.

Дэйв показал Бодичу двадцатку.

— Вам купить пончик или еще что, офицер?

Взгляд Бодича прояснился.

— Это твой пикап под окнами?

— Агх…

— Регистрация просрочена на два года.

— Сукин сын слишком дымит, — немедленно отозвался Дэйв. — Ему нужен новый карбюратор, а его уже не переделаешь, понимаете. Так с завода и вышел коптящим. Я стараюсь не нарушать, лейтенант, но заводские запчасти стоят вдвое больше восстановленных. Пять сотен да еще эта хренова установка.

Никто не возразил.

— Я мог бы установить и сам, без проблем, но вот что… — Дэйв развел руками, — моя социальная страховка дает всего шесть тридцать семь в месяц.

Мы ждали.

— Купи бублик, — сказал Бодич.

Дэйв улыбнулся щербатым ртом.

— Непременно, лейтенант. Хотите к нему сливочный сыр? Лососины? Взрывчатки?

— Обычный большой кофе, — проворчал Бодич.

Дэйв вышел. Бодич спросил:

— Это что еще за алкаш?

— Он меня сегодня выловил из залива. Я его обожаю.

— Он и пахнет, как спасательный пояс.

— Вот что я вам скажу, лейтенант. Дайте мне чуть отдышаться, и мы с этим стариком выложим вам месячный объем работы. А пока просто помолчите и не мешайте мне дрожать, договорились?

Бодич погладил свой чемоданчик.

— Сегодня мне нужна только информация.

Он присмотрелся к моей ноге.

— Это не пулевая рана? Причиненная, возможно, выстрелом из огнестрельного оружия? Или это донные черви пробуравили?

— Глаза вас не обманывают.

Бодич хмыкнул, но все же заткнулся и воспользовался возможностью осмотреться в квартире — что не заняло много времени, потому что в ней было всего две комнаты, и он по обеим уже прошелся в ту ночь, когда забрал меня для допроса. Его любознательность возбудили книжные полки, протянувшиеся вдоль стен.

— Полно книг.

— Мне что, положено возражать?

Как раз в этот момент я ощутил, что терпение у меня на исходе. Усталость, какой я не испытывал с войны, расцветала пышным цветом, и перепалка с Бодичем отвлекала меня от этого ощущения.

Бодич вытащил с полки книгу и осмотрел обложку.

— Ты все это читаешь?

— Нет, — рявкнул я, — это просто звукоизоляция. По ту сторону этой стены, видите ли, расположена ванная комната публичного дома, а чего я не выношу, так это когда над ухом полощут горло в четыре утра. Это еще хуже телевизора.

Он вернул книгу на полку и открыл чемоданчик.

— Н-да, кстати, шлюхи напоминают мне о предмете сегодняшней церемонии.