Чтобы заглушить тоску, я включаю телевизор, но и там – отголоски прошлого. Издевательские, насмешливые.

– Сегодня Хамовнический суд Москвы вынес приговор бизнесмену Александру Сергееву. Предпринимателя признали виновным в совершении преступлений, предусмотренных статьями…

Кофеварка заглушает голос диктора, но от экрана, где демонстрируют кадры из зала суда, оторваться не могу. Отец изменился за то время, что шло следствие. Постарел. Сейчас он уже не напоминает того довольного жизнью мужчину средних лет. Забавно, стоит исчезнуть дорогим часам, костюму от кутюр и толпе охранников, как вместо внушающего трепет и ужас хозяина жизни перед нами предстает обыкновенный старик.

Жалею ли я, что слила Крестовскому всю отцовскую переписку? Порой да. Себе можно не врать, вопрос о том, правильно ли я сделала, будет еще долго мучить ночами. Иногда я ненавижу себя за предательство, а иногда благодарю всех богов за то, что от этого человека меня надежно защищает решетка, за которую его упекли.

– …Суд приговорил Александра Сергеева к шестнадцати годам лишения свободы с отбыванием в колонии строгого режима.

Я давлюсь кофе и выключаю телевизор. Не хочу знать, в чем его обвиняют, и не хочу больше слышать это имя. Почти сразу звонит телефон и, увидев номер Мити, я вздрагиваю.

– Привет, – голос будто не мой.

– Привет. Тебе мама звонила, да?

– Ага.

– Ты не обращай внимание. У нее бывает. Нервная. Я сам разберусь, ладно? Не слушай ее.

– Все нормально.

– Так мне можно зайти?

– Я… Мить… может, не сегодня?

– Ты серьезно? Ты думаешь, я буду спокойно ждать, пока вы там выберете удобный день? Что сегодня не так? В театр, что ли, идете?

– Не ерничай. Ладно, зайди.

– А ты… ему сказала?

– Сказала, – бурчу я.

– И что?

– И ничего. Пока жива, как слышишь.

– Ну ладно, не злись, я так. Тогда я к пяти зайду, да?

– Да. Зайди к пяти.

Я долго слушаю в трубке короткие гудки. Что мне теперь с ними делать? Один жаждет встречи, второй злится за саму вероятность. Бросаю взгляд на часы и понимаю, что у меня еще целых шесть часов, чтобы убедить Андрея хотя бы взглянуть на сына.

Только как? Можно справиться с ненавистью мужчины, но со страхом бороться бесполезно. Он просто не позволит влезть туда, где еще больно. А если влезу сама, то рубец, который останется после, перечеркнет все надежды на счастливую совместную старость.

Я стою у окна, за которым сгущаются грозовые тучи. Кручу на безымянном пальце помолвочное кольцо и вспоминаю то утро, в которое Андрей мне его подарил.

Пять часов, Карлов мост. Я надеялась, на нем никого не будет, но то тут, то там, уже вовсю фоткаются невесты-китаянки. В них есть особая красота, они как статуэтки: идеально стройные, белые, фотогеничные. Рядом с ними я чувствую себя замарашкой. Мне холодно, и я кутаюсь в куртку, а вместо шикарного платья в пол на мне спортивный костюм. Не самая красивая девушка на мосту, но вообще я пришла работать, пока не встало солнце: выполнять задание Андрея.

А он стоит неподалеку, потягивая кофе из бумажного стаканчика, и задумчиво наблюдая, как я достаю беззеркалку и принимаюсь за дело.

– Сергеева, – говорит он, когда снимать становится совсем невозможно – подтягиваются туристы в нереальных количествах, – пойдем завтракать.

– Я не Сергеева, забыл? Я – Крамер.

– Ага, Крамер. Я об этом и хотел поговорить. Не нравится мне твоя фамилия. Ни выдуманная, ни настоящая. Давай поменяем.

– Давай, только не на Кренделькову.

– Почему Кренделькову?

– Ой, я с ней училась вместе, такая стерва. Отбила у меня физрука.

Фыркаю, посмотрев на удивленное лицо Тихомирова.

– Да шучу я, шучу. Какая разница, какая у меня фамилия, если мы все равно под чужими паспортами? Вернемся в Россию и сменим.

– Давай вернемся и подадим заявление.

– В полицию?

– В ЗАГС, Сергеева. Ты когда рано встаешь, становишься невыносимой. Выходи за меня замуж.

Я смотрю на Андрея, на Карлов мост, на себя, на рюкзак с аппаратурой и… обиженно шмыгаю носом.

– Не понял…

– Ты что, делаешь мне предложение?

– А что такого? Мы с тобой прошли и воду, и огонь, и багажник, и Доминикану. Даже не знаю, какое испытание сильнее: похищение или безлимитный ром из крана в номере пятизвездочного отеля.

– Ты делаешь мне предложение? Вот так, когда я в спортивном костюме, когда китайский фотограф отдавил мне ногу, когда вокруг куча девушек в идеальных свадебных платьях, когда я не накрашена и безумно хочу кофе?

Вместо ответа я получаю коробочку с кольцом и почти полный бумажный стакан, кофе в котором еще горячий.

– Да, Сергеева, – серьезно отвечает Андрей, – именно так. Когда ты в спортивном костюме, который я очень хочу с тебя снять, когда на тебя пялится китайский жених, пока фотограф занят невестой, когда ты сжимаешь рукой объектив фотоаппарата, а я думаю совсем не об объективе… я делаю тебе предложение. Руки, сердца и кофе.

Если я сейчас скажу, что вечером придет его сын, я могу услышать вместо заветного “Я согласен взять тебя в жены” что-то вроде “Извини, но я не могу тебе доверять”. И может, Митя и Андрей помирятся, узнают друг друга, забудут о прошлом и восстановят хотя бы частичку отношений, которые у них могли бы быть. Но я этого уже не увижу.

И вопрос лишь в том, готова ли я пожертвовать единственным человеком, которого люблю и который любит меня, чтобы он снова обрел сына.

Готова?

Кажется, это единственный шанс хоть как-то исправить то, что я натворила. Рано или поздно платить придется, это я знала всегда.

В его кабинете темно. Плотные шторы задернуты, а за окном бушует стихия. Ливень еще не обрушился на землю, но уже вот-вот грянут первые раскаты грома. Андрей сидит на диване, листая что-то в смартфоне, и свет от экрана падает на усталое лицо.

– Надо поговорить, – тихо-тихо говорю я, как будто голоса не хватает, будто он весь остался там же, где и решимость.

– Цветочек, не сейчас. Давай завтра, а?

– Боюсь, что сейчас, потому что в пять зайдет Митя, и к его приходу меня здесь быть не должно.

Андрей молчит, а у меня болит горло, как в детстве, когда хочется поплакать, но усилием воли себе не даешь.

Я медленно – с такой же скоростью, едва переступая ногами, на казнь идет приговоренный – подхожу к дивану и опускаюсь на колени возле него.