— Не хотела без тебя с ними говорить. Наверное, это те, что выиграли спор у Луция. Эй, коридорный, скажи, пусть пропустят двух сенаторов в дом!

— Я сенатор и сын консула, не потерплю подобного обращения! Раб приходил заранее предупредить о моем визите. Как смеешь ты, жена какого-то чиновнишки, держать меня пред дверью!

Атилия сидя ждала, пока громкий крик прекратится. В какой-то момент она увидела, как смешно трясется второй подбородок кричавшего. Еле сдержала улыбку.

Секст его перебил.

— Побойтесь Юноны, сенатор, перед вами вдова!

Тот посмотрел на сына Луция и неприкрытой брезгливостью. Ничего ему не сказал, но кричать перестал. Из-за его спины вышел другой сенатор. Они оба были одеты в белые тоги с двумя красными полосами на кайме.

— Приносим соболезнования о вашей утрате. Но мы вынуждены требовать наш законный выигрыш.

Этот говорил спокойным, но сухим голосом.

Она решила не затягивать и сразу обозначить свою позицию.

— Я Атилия, внучка консула, вдова императорского казначея и, со вчерашнего дня, под личной опекой августейшего Адриана. Если кто-то из вас начнет кричать или произнесет слово «требую» — будет послан в суд.

— Как ты смеешь женщина, так говорить в моем присутствии! — первый снова не сдержался.

— Либо мы слушаем, что скажет юрист, — она показала на стоящего рядом со столиком, — либо я зову преторианцев.

— Давай сначала выслушаем юриста, — второй умоляюще смотрел на приятеля с двумя подбородками.

Тот кивнул и, сдвинув брови, повернулся.

— Для начала, господа сенаторы, я хотел вам напомнить, про закон девяти дней траура. Он говорит, что ни один человек не может требовать или обращаться в суд, не выдержав этого срока, после смерти должника. И закон этот строг.

— Ты меня за дурака не держи, — первый гнул свою линию, — Я слышал, что она завтра переезжает во дворец. Мы ее оттуда не достанем, и плакали наши денежки. Если ты юрист Луция — пиши вексель на сто пятьдесят тысяч денариев, и дело с концом.

Второй вставил свое:

— Надо два таких векселя. Был спор с нами обоими.

Первый продолжал:

— Она приложит печать мужа и мы уйдем. О чем тут еще говорить.

— Прошу меня простить, господа, имеется ли у вас расписка покойного по этому поводу?

— Покажи ему, — первый сенатор явно хотел доминировать над всеми в комнате, и обращался к своему приятелю так же без особой церемонии.

Второй взял у раба, пришедшего с ними, кожаную сумку и достал оттуда дощечку. Подошел к юристу и протянул ее.

Атилия заметила на ней несколько печатей, в том числе печать Луция. На восковой части были надписи.

— Хм, обычно в таких случаях используют пергамент или папирус. Суммы то не маленькие, — озвучил юрист свои мысли.

Он внимательно прочитал все написанное. Посмотрел на печати и поднял взгляд на сенаторов.

— Тут говорится, что вы заключили пари с Луцием на суммы, которые вы назвали. Закон запрещает требовать у наследников выигрыш, в любом его виде. Вот если бы у вас была расписка…

— Ты забыл, червь, с кем говоришь!? Я сам принимаю законы, я в них разбираюсь. У тебя в руках документ, по которому она, — он ткнул пальцем в Атилию, — должна мне деньги. И она их выплатит в любом случае. А тебя за твои слова вышвырнут с насиженного места!

Он говорил и приближался в ее направлении.

— Господин сенатор! — Секст встал, преградив ему дорогу.

— Ты вообще кто такой?

— Секст Цецелий Метелл, сын покойного.

— Цецелий Метелл? Сейчас такие знаменитые имена разрешено брать всякой шелухе? Завтра и рабов так станут называть…

Второй сенатор снова стал успокаивать товарища.

— Тише, тише. Мы же у вдовы. Она под опекой императора. А он нет. Сыну полагается половина имущества отца, и он нам вернет долг за Луция. Верно офицер?

— Я отказался от наследства.

— Глупо поступил…

Сенатор хотел что-то добавить, но Атилию утомил этот скандал. Она встала, стараясь держать себя в руках. Четко выговаривая слова произнесла:

— Благодарю за визит, господа. Я устала, а дел еще очень много. Надеюсь мне не надо звать преторианцев?

— Да зови кого угодно! Я пришел за своим, и я его получу!

Сенатор с двумя подбородками кричал, взмахивая руками. Но второй стал его успокаивать и выводить.

— Не глупи, она пожалуется. Пойдем. Мы придумаем способ.

Дождавшись ухода «визитеров», Атилия распорядилась подать легкий обед.

— Сира, накрывайте в атриуме на троих. Секст, ты, конечно же, голоден? — то в ответ кивнул и слегка улыбнулся, — Тебя я также приглашаю отобедать с нами.

Юрист, к которому она обращалась, стал отвешивать благодарности. Он утверждал, что не голоден, и подобное не принято. Все это не особо убедило ее. Атилия не оставила возможности для его отказа.

День оказался таким же длинным и утомительным, как и предыдущий. Она помогала составить кучу документов и распоряжений. Нужны были доверенности на продажу того от чего она хотела избавиться. Секст наотрез отказался от своей доли. Ей пришлось его упрашивать. Наконец, убеждения юриста подействовали, и он согласился только на треть доходов поместья для содержания бабушки.

Стало вечереть, когда они закончили с делами. Поужинав и прочитав необходимую молитву для поминок Луция, Секст решил ехать на виллу.

— Ну, куда ты, уже темно? — пыталась его отговорить она.

— Это мне и нужно. Я хочу попрощаться со своими сослуживцами. Днем они спят после дежурства. А так я их найду на своих постах. Возьму лошадь, верну ее потом с посыльным.

— Я принесу жертву Юпитеру, большого белого барашка. За то, что он послал тебя мне в помощь. И такого же, для Юноны — чтобы оберегала тебя. Надеюсь, мы еще когда-нибудь увидимся с тобой.

— Возможно, — ответил он, и улыбнулся лишь уголками рта, — Надеюсь, тогда обстоятельства будут не такими трагическими.

— Прощай, Секст.

— Прощай, Атилия.

Она поднималась в спальню. Комок горечи перехватил ее горло. Слезы стекали по ее щекам к подбородку. Она жалела себя. Было жаль расставаться с новым, неожиданным другом. Возможно таким, какого никогда уже не случится в ее жизни. Его отправляли далеко на службу. Ее выдавали замуж. Снова. И опять не спросив согласия.

Желание поделиться своей горечью с кем-то привело ее в спальню Фелици. Она четко понимала, что рабыня ни как не может быть ей другом. Особенно теперь — когда она становится почти ровней людям, близким императору. Долгие годы, прожитые вместе, тяготы преодоленные совместно. Все это сильно сглаживало в этот самый момент их социальную разницу.